Не только любовь

Что мы все о взрослых с их бесконечными кризисами и проблемами? Поговорим о воспитании детей. Этот вопрос волнует всех, многие согласны, что дела в этой области не всегда обстоят благополучно. Но почему так?
Мы часто обвиняем наших детей в том, что они безынициативны, что им ничего не хочется, что им все неинтересно и т. д. Но встанем на их место и прокрутим пленку назад. Нам по полтора года, мы только что научились самостоятельно передвигаться, и перед нами сразу открылся новый, удивительный, захватывающий мир. Вот ключ от папиных ящиков, вот ваза с цветами, мамины часы, но самое интересное — кран на газовой плите. И все надо сейчас же потрогать, положить в рот, все разобрать и во всем разобраться. Но стоит только протянуть к этому руку — «Нельзя! Не трогай! Не смей!». Попробуем еще — тут уж можно и по рукам получить, и не только по рукам. Очень горько сознавать, сидя в клетке, что для твоих родителей все эти неживые вещи — папины книжки, мамины брошки и т. д. — значительно важнее, чем ты, чем твои живые чувства.
И вот что удивительно. Эти же самые родители могут бороться за охрану окружающей среды или за права человека, но не способны подумать о том, чтобы окружить решеткой не ребенка, а те, в общем, немногие предметы, до которых ему не стоит дотрагиваться. Мы запускаем ракеты на Венеру, а создать такие краны на газовой плите, которые может открыть только взрослый, нам не под силу. Мы образованы и просвещены, но детям от этого не легче. Вот современная мамаша утром обнаруживает у пятилетнего ребенка мокрую постель. Она начиталась всяких книжек и знает, что нельзя сына за это наказывать. Но вечером, когда папа приходит с работы, она закатывает ему грандиозный скандал, в котором, в частности, упоминается грязное белье, которое ей приходится за всеми убирать. Все это, разумеется, при ребенке. Так уж лучше бы она тогда, утром, в сердцах шлепнула его пару раз.
 

А вот еще случай. Ребенок только-только начинает говорить. Его интеллигентная мамаша, вместо того чтобы приучать его к горшку (теперь это немодно), заводит специальную книжку, в которую заносит все его новые слова. И когда приходят гости, с гордостью сообщает, что за эту неделю ее ребенок освоил на два слова больше, чем за прошлую. Это очень тонкий случай насилия над личностью, поскольку ребенок, который тут же лежит в кроватке весь мокрый и грязный по уши, все это прекрасно слышит. Он готов для любимой мамы в лепешку расшибиться, только бы она была им довольна. Но его принуждают к интеллектуальным усилиям, к которым он еще не готов ни физически, ни морально, но не приучают к чистоте, а к этому он как раз и готов (и физически, и морально).
А как же любовь? Ведь известно: "Главное - любить ребенка, все остальное сложится само собой". Так вот, к сожалению, все устроено значительно сложнее.
Теперь наконец я перехожу к главному, о чем собираюсь рассказать.
Это книга моего любимого автора Бруно Беттельгейма "Не только любовь".
Мой план таков: сначала о Беттельгейме и о его книгах. Затем несколько общих слов о его школе, куда попадают искалеченные нами дети. А потом мы проведем там вместе с ними один день. Мы увидим, как школа просыпается, учится, обедает, играет и укладывается спать. И, может быть, мы что-нибудь поймем.

Бруно Беттельгейм родился в 1903 году в Вене. Он - детский врач, лечил детей с психическими травмами. Почти всю жизнь он жил со своими пациентами и написал много замечательных книг о детях. Всю жизнь, кроме полутора лет, которые он просидел в гитлеровских концлагерях Дахау и Бухенвальд. Он многое перевидел и пережил там. Но главное, что потрясло Беттельгейма-психолога, воспитанника знаменитой венской школы психоанализа, профессионального наблюдателя человека, - это разрушительное воздействие лагерной жизни на личность заключенного. И он решил исследовать механизм этого разрушения. Психологическое изучение лагерной жизни изнутри - согласитесь, не совсем лабораторный эксперимент.
Результатом такого смертельно опасного исследования стала книга, которую Беттельгейм создал в лагере. Я сказал "создал", а не "написал", потому что делать какие-либо записи в лагере строжайше запрещалось. Свою книгу Беттельгейм запоминал наизусть, слово за словом, страницу за страницей. Он считает, что эта книга спасла ему жизнь, защитив его душу от разрушения. В ней Беттельгейм излагает методику превращения нормального здорового человека в "идеального заключенного" - существо, лишенное личности, какого бы то ни было внутреннего содержания. Зато все "идеальные заключенные" похожи друг на друга как две капли воды. Ими очень легко управлять - тысячью, миллионом таких существ может руководить один человек, переключая кнопки на панели, как управляют радиомоделями.

В 1939 году Беттельгейма выпустили из лагеря, и он уехал в США. В 1944 году он стал директором клиники для детей с нервными расстройствами при Чикагском университете, которая называется ортогениче-ской школой Сони Шенкман. Дальше я всюду буду называть ее просто школой. В этой школе лечат в основном детей, которые не в ладах с этим миром, которые боятся сделать в нем хотя бы один шаг, произнести слово. Они либо заторможены, стараются забиться в угол, либо, наоборот, все время дергаются или трясутся. Они отстают от своих сверстников в развитии, их часто мучают всевозможные аллергии. Однако во всех остальных отношениях это нормальные, здоровые дети, у них нет никакой патологии. Просто, как считает Беттельгейм, они в семье попали в такие условия, которые оказали разрушительное воздействие на их еще не окрепшие души. И, отталкиваясь от своего лагерного исследования, он решил создать в школе среду, которая склеивала бы эти рассыпавшиеся на кусочки личности. Школа - это интернат, в нем живут от тридцати до пятидесяти воспитанников в возрасте от 6 до 14 лет. Дети разбиты на группы по шесть-семь человек, в каждой группе три воспитателя и один учитель. Кроме того, в школе работают повара, уборщицы и другой технический персонал. Есть даже свой стекольщик, а у него всегда достаточно работы.
Теперь познакомимся с двумя воспитанниками школы.
Ричард, 11 лет. Вместо человеческой речи - нечленораздельные звуки, напоминающие рычание. Никаких контактов с окружающими, единственный друг - плюшевый медведь, с которым он не расстается. С Ричардом случаются приступы неудержимой беспричинной ярости и злобы. После нескольких лет жизни в школе, когда дела его пошли на поправку, он рассказал доктору Би (так все называют Б. Беттельгейма в школе), что мать, чтобы отучить его от дурных слов, мыла ему рот мылом. Но вместе с грязными словами, объяснял Ричард, она смыла и все остальное. Вот так.
Джордж, 8 лет. Первый раз он убежал из дома в три года. После этого вся его жизнь - побеги, ночевки на улице, еда - где что плохо лежит. Джордж - страстный рыболов. В возрасте шести лет он пытался утопить своего сверстника, чтобы завладеть его удочкой. Он не умеет ни читать, ни писать.
А теперь - в школу.
 

Подъем

Воспитательница входит в спальню, уставленную двухэтажными кроватями, и начинает раскладывать на тумбочки тарелочки со всякими вкусными вещами.
Дети лежат в постелях, укрывшись с головой одеялом. Тяжелый момент - первый контакт с враждебным миром. Эти дети, как правило, плохо спят - их мучают кошмары, а граница между миром воображаемым и миром реальным у детей не такая резкая, как у нас, взрослых. Очень страшно выглянуть наружу из теплого мягкого кокона. Но вот из-под одеяла высунулась рука - и воспитательница берет ее в свою. Первый контакт - глубинный, древний, невербальный. Теперь положим в ладошку что-нибудь сладкое - рука вновь прячется под одеяло. Но самое страшное уже позади. Спальня зашевелилась. Вот Ричард выползает из-под одеяла и сразу к медведю. Начинается только им обоим понятный обмен ворчаниями и рычаниями. На другой кроватке Люсиль уговаривает встать свою куклу, которая никак не хочет просыпаться.
А вот Джордж начинает свою ежедневную процедуру одевания. Он, конечно, на верхней полке и просит Кэтти (всех воспитательниц дети называют просто по имени) достать ему из тумбочки его любимую рубашку. Р-р-раз - и рубашка летит на пол. Кэтти приносит ему другую - и эта летит в угол. И так до тех пор, пока не будут раскиданы все рубашки, кроме последней. Все, теперь можно одеваться.
Не так все просто у других детей. Почти у всех трудности с координацией движений. Такое впечатление, будто личность, рассыпавшаяся на кусочки, не может собрать воедино свое тело. Просыпаясь, ребенок боится, что его руки и ноги сегодня перестанут ему подчиняться. Ему нужно время на тщательную инспекцию всего тела. Такая мнительность порождает и всякие мнимые - и не мнимые - боли и болезни. Как быть? Конечно, в школе есть свой врач, можно его позвать. Кэтти говорит: "Знаешь что, Том. Я понимаю, у тебя болит то-то и то-то. Давай сделаем так: ты сейчас встанешь, пойдешь завтракать, а потом снова ляжешь в постель, и я позову врача. Идет?" А там, после завтрака, вовлеченный в обычную суету школьной жизни, Том забудет свои утренние страхи и не вернется в постель. В школе каждый может вставать и ложиться в постель в любое время.

Учеба
После подъема - умывание, затем завтрак и в класс. Отношение школы к еде - особый, очень важный разговор, я его отложил до обеда.
В дверь класса просовывается голова Левы.
- Анна, я не буду сегодня учиться.
- Хорошо, Лева. Приходи завтра. Проходит три минуты. Снова голова Левы.
- Анна, ты слышала, я не приду сегодня!
- Хорошо, Лева. Я слышала. Еще три минуты - и все снова.
- Я уже слышала, Лева. Не хочешь - не приходи. А еще через пять минут Лева уже сидит на своем месте за партой и делает задание, которое Анна для него подготовила. Но что это творится в классе?! Здесь собраны дети всех возрастов от 6 до 14 лет, и каждый занимается своим делом по специальному заданию, которое для него подготовлено. Вот девочка сидит на полу, в руке у нее сладкая булочка, она сосредоточенно повторяет вслух какое-то правило. Один поливает цветы, другой беседует с Анной, кто-то клеит макет геометрической фигуры. А вот маленький мальчик забился под парту, обхватив голову руками, - только бы ничего не видеть, ничего не слышать. Ему страшно.
Страх исследования: ты открываешь разные запертые двери и ящики, открываешь не ведомые тебе тайны природы. И вдруг из одной такой двери на тебя падает скелет... В этом взрослом мире с тобой все что угодно может произойти.
Страх неадекватности: "У меня опять ничего не получится!" Эти дети измучены своими неудачами, они знают, что отстали от сверстников. Соревнование - не для них: невыносима мысль о том, что Чарли уже умеет решать уравнения, а я...
Страх взрослости: учеба делает человека взрослым. "А пока я маленький, я ни за что не отвечаю".
Бесполезно искать в классе Джорджа. Он принципиальный противник учебы - ноги его там не будет. Мы найдем его, плотно позавтракавшего и набившего едой карманы, за воротами школы. Вернется он только поздно вечером. Каждый может входить и выходить из школы в любое время. Джордж, естественно, отправляется на рыбалку. Все попытки воспитательницы подружиться с ним поначалу решительно отвергались. Но время шло, и Джордж понял, что Гейл можно доверять. И вот наконец высокая честь - он берет Гейл с собой на рыбалку. Они отправляются на озеро, и Джордж усаживается на свое любимое место - прислонившись спиной к огромному плакату: "Здесь ловля рыбы категорически запрещена".

- Послушай, Джордж, давай отойдем немного от этого места.
- А в чем дело?
- Ты знаешь, что здесь написано?
- Мне-то что, я не умею читать. А что там написано?
- Там написано, что здесь нельзя ловить рыбу.
- Меня это не касается, я ведь не умею читать!
Вот пример замечательной интуиции воспитательницы школы: еще ничего не понимая, Гейл почувствовала, что есть какая-то связь между рыбалкой и неграмотностью Джорджа. Она села рядом с ним у плаката и тем сделала еще один шаг к сближению. Совместные походы к озеру продолжались. Сидя у плаката, Гейл и Джордж вели неторопливые беседы, в которых часто обсуждались вопросы, имеющие серьезную юридическую подоплеку. Например: "А если человек даже не может прочесть закон, посадят его в тюрьму?" Постепенно перед Гейл открылось следующее. Джордж, конечно, не забыл о своей попытке утопить человека. Но угодить за это в тюрьму... из нее не убежишь. Поэтому Джорджу нужно было выработать способ психологической защиты от этого страха. И он его нашел, потому что это был вопрос жизни и смерти. Нужно остаться ребенком - сажают ведь только взрослых.
Естественно, что Гейл ни словом не обмолвилась Джорджу о том, что она поняла. В школе взрослым запрещается лезть в душу ребенка. Их беседы у озера продолжались, и вот однажды вдруг словно искра пробежала между ними. Их души соприкоснулись. С этого момента судьба Джорджа круто повернулась. Вот он уже появился в классе, и тут обнаружилось, что он - необыкновенно одаренный парень. Хотя манипулирование абстрактными символами по-прежнему дается ему с трудом, но во всем, что касается живой жизни, что можно сделать своими руками, где можно проявить здравый смысл, он делает поразительный рывок вперед. Конечно, и сейчас временами ему бывает тяжело, и тогда снова на озеро. Но все равно видно, как парень растет прямо на глазах. Учительнице приходится его даже сдерживать, чтобы он к моменту выхода из школы не слишком обогнал сверстников.
 

Но вернемся в класс к Анне. Там перемешаны человек семь детей разных возрастов, каждый делает что-то свое, приняв при этом самую непочтительную позу, да еще, может быть, сосет молоко из бутылочки с соской. Что это - хаос? Трудно себе представить, чтобы в школе у Беттельгейма за этим не скрывался хорошо продуманный порядок. Поставим себя на место воспитанников доктора Би и посмотрим на все их глазами.
Вот у меня не получается задачка, а Чарли уже решил. Но во-первых, она у него не совсем такая, как у меня. А во-вторых, он же на два года меня старше (вариант: но он же в школе уже два года, а я только год). А в-третьих... мне надоело зубрить это идиотское правило. Иду к Анне:
- Анна, я больше не могу!
- Знаешь что, позанимайся немного с Левой. Попробуй ему объяснить свое правило.
Подсаживаюсь к Леве. Не так-то легко объяснить что-нибудь малышам. Но оказывается, я согласен повторять ему это правило сто раз, пока наконец этот балбес не сообразит, о чем идет речь.
А вот я сижу на уроке и пишу письмо домой. Как бы издалека слышу голос Анны, задающей вопрос старшим ребятам. И вдруг я все понял, я знаю, как ответить: "Анна! Я скажу!" В школе каждый может высказаться, когда захочет, по любому поводу. 

Таким образом, учеба в школе происходит как бы еще и вверх-вниз. Другой замечательный принцип школы - сверхобучение. Дело в том, что, поскольку учеба для этих детей сопряжена с большими психологическими трудностями, их знания очень неустойчивы. Сверхобучение означает сверхтщательную проработку материала. Учитель никуда не торопится, он переходит к новому материалу только тогда, когда старый абсолютно надежно усвоен. Сверхобучение - сверхнадежность. Конечно, оно требует от учителя особого искусства - подавать много раз одно и то же блюдо под разными соусами. Одну и ту же задачу дети решают в тетради, разыгрывают в лицах, рисуют, поют и т. д. На помощь приходит и обучение вверх - вниз, и письма домой в качестве дополнительного сочинения.
Кстати, о родителях. Еще один принцип школьного обучения - исключены любые контакты между родителями и учителями. Когда дела Ричарда, которому мама мыла рот мылом, пошли на поправку и он появился в классе, то первый его вопрос был: "А может ли мама прийти в школу?" В переводе на взрослый язык это означает: "Могу ли я использовать свои двойки для наказания своей матери?" Да, к сожалению, это так - дети мстят нам за насилие над ними академической неуспеваемостью. И хотя в школе нет, разумеется, никаких отметок, дети могли бы, вместо того чтобы спокойно заниматься, транслировать свои неудачи в классе по каналу "учителя - родители". С другой стороны, учителя школы, зная прекрасно истории болезни своих воспитанников, не всегда смогли бы выдерживать академический тон при общении с творцами этих историй. Вот почему все контакты родителей со школой идут только через - правильно! - доктора Би.
И наконец, последнее. Дети занимаются пять дней в неделю, три часа до обеда и полтора - после. Естественно, никаких домашних заданий, вся учеба - в классе.
 

Еда
Трехмесячный ребенок лежит в своей кроватке и, надрываясь, кричит - он голоден. "Ну чего он кричит? - начинает выходить из себя его мамаша, - ведь я сейчас буду его кормить!" Она кандидат наук. Но скажите мне, почему так часто занятия наукой отбивают здравый смысл? Все, что нужно сейчас ученой мамаше, - это на минутку встать, а точнее, лечь на место ее ребенка. Но куда там. Придется лечь нам. Лежим, в животе пусто, а в душе - ужас: мы остались без еды. Это ведь кандидат наук знает, что нас скоро покормят, а мы - нет. И в отличие от нее для нас это вопрос жизни и смерти. Если ее не покормят, она как-нибудь сама справится, а если нас не покормят, мы' погибнем, и очень скоро. Это очень страшный страх - остаться без еды.
В концентрационном лагере заключенные все время голодны. И Беттельгейм понял, что это не просто издевательство зверей-эсэсовцев, а один из элементов стройной системы превращения человека в "идеального заключенного". Ведь было бы более "экономично" кормить людей лучше, с тем чтобы они могли лучше работать. Но экономика - не главная цель лагерной жизни. Если человек все время голоден, то он все время думает о еде.
О чем говорят заключенные, когда выдается такая возможность? О том, как ловко вчера удалось утащить немного еды с лагерного склада. О том, что, по слухам, завезут завтра в лагерный магазин, что ели сегодня на обед эсэсовцы, и т. д. Суть метода в низведении взрослого человека до состояния трехмесячного ребенка. А это, по Беттельгейму, разрушает личность взрослого, разъедает ее как ржавчина.
...Но вернемся в школу. Здесь своя кухня, свои повара, которые готовят завтрак, обед и ужин. Обычные американские блюда, нормальные порции. Кроме того, в любое время на кухне можно получить молоко и хлеб в любом количестве. На кухне всегда ошивается кто-нибудь из детей. Еще бы, очень интересно смотреть, как готовят для тебя еду. В школе нет запертых дверей. Каждый когда угодно может зайти в любую комнату и открыть любой ящик.
Но самое замечательное - это сладкая комната. Не случайно день в школе начинается с тарелочки со сластями, не случайны они и у девочки в классе, которая билась в отчаянии над своей задачкой.
 

Так вот, в школе есть специальная комната, вроде кладовки, вся сверху донизу набитая конфетами, пирожными, печеньем на любой вкус. Можно в любое время зайти в сладкую комнату и взять все, что хочешь и сколько хочешь. Школа специально следит за бесперебойным снабжением сладкой комнаты. И когда маленькому человеку плохо, он забежит сюда, глянет на полки, заставленные сластями, и на душе у него полегчает. Он, может быть, ничего не возьмет, но почерпнет здесь новые силы для борьбы со своими страхами, с приступами беспричинной, разрушительной ненависти.
...Ну почему мы превращаем такие простые и естественные дела, как еда, купание, учеба и т. п., в арену ожесточенной борьбы с нашими детьми? Ведь какое это замечательное удовольствие вкусно, от души поесть. Или поплескаться в воде. Да и учеба легко может стать источником удовольствия.
А вместо этого: "Ешь побыстрей. Мы опаздываем. Сколько можно тебе..." А он, кажется, нарочно все делает как в замедленном кино. Это не кажется - это так и есть. Порабощенные дети мстят торможением: они тормозят, блокируют, замораживают все вокруг себя. Это защита рабов и заключенных...
Итак, дети в школе едят много сладкого. Да еще перед обедом, а то и в постели. Не болят ли у них от этого животы? Оказывается, нет. Врач, постоянно наблюдающий всех детей в школе, находит, что с животами у них все в порядке. Даже у обжор, а они в школе есть. Познакомимся с одним из них.
Чарли, 9 лет. Болезненно толстый, неуклюжий, зато в математике ему нет равных. Не умеет играть ни в одну детскую игру, но легко складывает в уме большие числа. Угрюмый, ни с кем не дружит; когда ходит по школе, вечно на всех натыкается и всем наступает на ноги.
Чарли очень не повезло в жизни - его родители лишены дара любви. Разумно, аккуратно, точно по учебнику они выполняют свои родительские обязанности. У него все есть, о нем заботятся, с ним играют. Жизнь в семье идет, как хорошо отлаженный часовой механизм. Но... французы говорят, что материнская любовь должна состоять из молока и меда. Молоко - это все то материальное, что необходимо для существования ребенка. Но вместе с молоком мать должна передать ребенку и мед - животное ощущение радости бытия. Вот меда-то и был лишен Чарли. Его обжорство - попытка найти этот мед в еде. Так он и попал в школу. Скоро мы с ним снова встретимся и увидим, как он похудеет.
Еда - великий одомашниватель. Как приятно возвращаться в такое место, где тебя всегда ждет что-нибудь вкусненькое. Когда Джордж после рыбалки поздно вечером появлялся в школе, все уже спали, но на тумбочке у кровати его всегда ждал ужин, оставленный там заботливой Гейл. Ну как сбежишь из такой школы? К тому же Джордж - большой любитель поесть. Про себя он с гордостью заявляет: "Я из тех, кто должен много есть!"

Физкультура в школе
В здоровом теле - здоровый дух. Признаюсь, я всегда понимал эту древнюю мудрость очень примитивно. Что-то вроде: если человек здоров, то у него хорошее настроение. Ведь часто у нас физическую культуру понимают как набор оздоровительных упражнений. Ошибка, по-моему, кроется в механическом разделении человека на тело и душу. Источник ошибки - научный подход, преобладающий в нашей культуре: если не можешь в чем-то разобраться, разбери это на части и рассмотри каждую в отдельности.
Малыш начинает активное познание мира с движения. Он познает его руками, ртом, каждой клеточкой своего тела. С другой стороны, известно, что уравновешенный человек хорошо делает упражнения на равновесие, а у гибкого человека - гибкое тело. Так где же кончается тело и начинается душа, а где кончается душа и начинается тело?..
Личность, рассыпавшаяся на кусочки, не может собрать вместе свое тело, заставить его работать согласованно.
 

Поэтому дети в школе либо зажаты, скованны, неуклюжи, либо непрерывно совершают бессмысленные движения. Задача школы - помочь склеиванию личности. Один из методов - научить ребенка искусству управлять своим телом. В школе есть спортивный зал, игровые площадки, три раза в неделю университет предоставляет школе свой бассейн. Уже понятно, что в школе каждый может пользоваться спортивным инвентарем и площадками, когда и сколько захочет.
Но напрасно стали бы мы искать на площадке нашего математика Чарли. Поначалу воспитателям никак не удавалось заманить его туда. Он часами просиживал у окна, наблюдая за оживленным движением паровозов на близлежащей железнодорожной ветке. Паровозы - его страсть. Он и себя представляет таким паровозом - огромным, неповоротливым, несущим страшный запас разрушительной силы. Чарли все время кажется, что стоит только дать себе волю, начать двигаться, как он сойдет с рельсов и пойдет крушить все вокруг. И никто не сможет его остановить.
Но вот что важно. Ведь Чарли - умный парень. Он прочел про паровозы все, что смог достать и понять. В его голове - уйма самых разнообразных знаний: от устройства тормозов до законов термодинамики. Но это мертвые, абстрактные знания, они не помогают ему разобраться в мире, который его окружает, в себе самом. Не умеешь двигаться - не умеешь познавать мир, здание твоей души перекошено на один бок. Есть и взрослые толстые и неуклюжие математики, которым блестящее умение манипулировать абстрактными символами не помогает избавиться от страха перед жизнью.
Все же Гейл удалось постепенно раскачать Чарли и вытащить его на воздух, на площадку, где возились дети. Чарли забрался на небольшую горку и стоял там, боясь двинуться с места.
- Беги вниз! - кричит ему Гейл.
- У меня не работают тормоза, я не смогу остановиться, - отвечает ей Чарли-паровоз.
- Не бойся, я тебя остановлю.
 

Чарли поверил и бросился вниз. У подножия горки он со всей силы врезался в воспитательницу. Если бы она упала, то неизвестно, как бы дальше пошли его дела. Но каким-то чудом она устояла, и в этот момент между ними что-то возникло, произошел какой-то особый контакт. С этого "что-то" и началось выздоровление Чарли. Он стал ходить в бассейн, научился делать простые упражнения. Паровозы свои он не забыл. У него появилась новая игра. Держа перед собой склеенный им самим макет паровоза, он стал носиться по школе, издавая паровозные гудки. Другие дети охотно включились в эту игру, с притворным страхом разбегаясь от него во все стороны. Чарли похудел. Но не от упражнений и беготни, конечно. И не оттого, что стал заметно меньше есть. А оттого, что началось наведение порядка в его душе, одним из проявлений которого и является правильный обмен веществ.
...Нам, взрослым, очень важно сознавать, что дети верят - мы сможем защитить их от них самих. Особенно порабощенные дети, которые, накопив в себе пороховой погреб ненависти, боятся "взлететь на воздух". Дети должны чувствовать, что мы сильнее, умнее, опытнее их и в любой момент готовы прийти им на помощь. А то ведь бывает и так. Один папа всегда старался поддаваться своему сыну, когда они возились на полу, проиграть ему в домино и в беганье наперегонки и т. д. Папа очень любил своего сына и хотел таким образом вселить в мальчика уверенность в собственных силах. А в результате мальчик попал к Беттельгейму...
Есть еще одна опасность, которая подстерегает детей на пути овладения движением. И кроется она в нас, родителях. Это психическое насилие: "Вот когда ты научишься прыгать на одной ножке, тогда ты будешь молодец". Вариант: "А вот Анечка уже давно умеет кататься на велосипеде". В переводе на детский язык это означает: "Сейчас я тебя не люблю. Вот когда ты научишься делать то-то и то-то, тогда, может быть, я буду тебя любить". Мы загоняем ребенка в угол, где он окружен со всех сторон жуткой смесью любви, насилия, страха, унижения. Если его хрупкая душа не сможет с этим справиться, он станет защищаться. Один путь - торможение, я уже вскользь о нем упоминал. Ребенок замирает в углу, спасаясь болезнями, аллергиями, обжорством. Другой путь - беспорядочная сверхактивная деятельность. Ребенок все время на взводе, от его неконтролируемых движений летит на пол посуда, вечно что-то ломается, рвется. Он врезается во взрослых, лезет на стену, кричит и т. д. Каждый защищается как может.
У Беттельгейма в школе каждый достоин уважения уже сейчас, каждого принимают таким, какой он есть, а не каким станет в будущем.
 

Ванная и туалет
Это, пожалуй, самое трудное место, поскольку волей-неволей придется коснуться сексуальных проблем. Страхи, преследующие ребенка при обучении его чистоте, раны, которые он может получить, - это все "ниже пояса". Ребенок - голый, беззащитный - пронесет их через всю свою интимную жизнь да еще и передаст своим детям.
Для Ричарда с его "чистолюбивой" матерью ванная - особое место, и конечно, важные события его школьной жизни должны были произойти именно здесь. Как-то само собой сложилось, что перед сном вместе с медведем и своей любимой воспитательницей Патти он отправляется в ванную. Там, лежа в теплой воде, он позволяет себе немного расслабиться и высунуться из-за своих защитных укреплений. Патти с медведем на коленях сидит рядом и слушает его болтовню. И вот однажды:
- Знаешь, Патти, я один раз видел голого мужчину в ванной комнате. И знаешь, что он там делал?
- Не знаю, мылся, наверное.
- Нет, Патти, он стоял у зеркала и брился. А потом...
- Что же было потом?
 

- Потом он случайно уронил бритву, она упала и, знаешь...
- ?
- И знаешь, бритва, когда падала, отрезала ему, ...ну эту, в общем... пиписку.
- Рич, ты, наверное, что-нибудь перепутал. Мужчины теперь бреются безопасными бритвами. Такой бритвой нельзя себя поранить.
- Нет, Патти, это видел я, как... все было.
- Ну хорошо, мы потом об этом еще поговорим. А сейчас расскажи мне...
Через несколько дней Ричард опять вспомнил эту историю. На третий раз Патти, не дослушав до конца, вдруг неожиданно для себя сказала:
  - Послушай, зачем ты мне все это рассказываешь? Ведь я же не твоя мать.
Ричард замер. Их глаза встретились. И тут вновь сверкнула та самая искра. Это был определяющий момент в жизни Ричарда - возник контакт между ним и воспитательницей. Все стало на свое место, и его выздоровление пошло вперед семимильными шагами.
  Тут самое время остановиться и объяснить, почему школа Беттельгейма называется школой. Ведь часто учреждение подобного рода любит называть себя домом. Оно как бы говорит ребенку: "Это твой дом, твоя новая семья. А воспитательница будет твоей мамой". Беттельгейм считает, что достаточно той неразберихи, которая творится в душе у ребенка, чтобы не добавлять туда еще и эту. Мама - это значит, что она тебя любит просто потому, что ты есть, независимо от того, какой ты, хороший или плохой. Мамина любовь всегда с тобой. Папиной любви надо добиваться, стараясь быть таким, каким он хочет тебя видеть. Мама, папа и я - вот структура, каркас, на котором ребенок строит свою душу. А школа - это не дом, там ничего такого нет. Ни мам, ни пап. Это школа, где учатся жить. Она как бы говорит: "У тебя трудности - мы тебе поможем с ними справиться. Воспитатели, доктора, повара, горничные - твои помощники. Ты достоин уважения, как и всякая человеческая личность, но любовь, извини, тебе не гарантирована. Если у тебя с Патти или Гейл возникнут близкие отношения - это ваше личное дело. Но ты должен сознавать, что это отношения двух независимых, свободных людей".

Но - поразительное дело! - такие отношения все-таки возникают, и случиться это может где угодно. Например, в ванной комнате. Удивительно, как много внимания придает наша цивилизация чистоте. Мать шестилетней Люсиль принимала мужчин в присутствии своей дочери. При первой встрече с доктором Би девочка, встав на четвереньки, стала прыгать на него, стараясь схватить или укусить его в области паха. Она думала, что именно так и должны вести себя при встрече взрослые люди. Так вот, эта же самая мать в свободное от работы время заставляла Люсиль часами просиживать на горшке, мыться с мылом по десять раз в день... Она постоянно и скрупулезно проверяла у Люсиль чистоту. (Заключенные в концлагере также постоянно подвергались таким процедурам.) И все же Люсиль любила это, потому что это были единственные моменты ее близости с матерью. И в школе Люсиль много времени проводила с Гейл в ванной комнате и туалете, просиживая часами на горшке или моясь под душем.
- Посмотри, Гейл, я уже чистая? Надо, наверно, еще раз намылиться.
- По-моему, ты уже чистая, Люсиль. Но если хочешь, мылься еще.
- Ну хорошо. Я сейчас еще раз, и все.
В это время в душевую ворвалась стайка детей. Они прибежали с улицы, мокрые, грязные, и тут же заляпали грязью весь пол. Гейл, увидев странный блеск в глазах Люсиль, вдруг сказала:
- Послушай, Люсиль. Если ты так хочешь вымыться еще раз, так уж испачкайся сначала, чтобы тебе было что мыть!
Она не успела договорить, как Люсиль была уже вся с ног до головы вымазана в грязи. И опять произошло чудо - души двух женщин соприкоснулись.
И под конец предмет моей зависти и восхищения - контратака детей. Время от времени они устраивают в школе всемирный потоп: затыкают в душевой все дырки и пускают воду из всех кранов на полную мощь. Потоки воды разливаются по всей школе. Вот бы и нам с тобой, читатель! Беттельгейм говорит, что у этого потопа есть серьезное психологическое объяснение с сильной сексуальной подоплекой. Я не берусь его изложить: даже взрослому человеку бывает трудно найти правильный тон при обсуждении этих дел. Мой совет: читайте эту книгу сами.

Сон
Ложиться спать страшно. Этот переход от бодрствования ко сну очень похож на переход от жизни к смерти. Не зря этот мотив так часто встречается в сказках. Мы уходим из этого мира, а удастся ли вернуться и когда? Отношения ребенка с временем очень сложные, для него завтра - это все равно что для нас наше следующее воплощение в другой жизни. Но, кроме глубоко запрятанного страха смерти, страха разлуки, есть еще и просто страх натворить что-нибудь нехорошее во сне. Дети, которые и днем-то не очень уверенно могут собой управлять, боятся ночи, потому что ночью сознательный контроль полностью отключается. Часто дети, которые боятся оскандалиться ночью, просят воспитателей будить их ночью. Здесь позиция школы такова: нет, будить мы тебя не будем. Если намочишь постель - ничего страшного, это бывает с каждым. Подрастешь - и это прекратится само собой. При отходе ко сну в спальне можно наблюдать такую картину. Гейл, собрав вокруг себя группу любителей послушать сказку, читает им тихо что-нибудь спокойное. В другом углу Патти играет с ребятами в тихую игру. Кто-то начинает потихоньку раздеваться и просит почесать спинку. Воспитательницы стараются уклониться. Выяснилось, что чесание спинки, поглаживание, массаж перед сном - сильное возбуждающее средство.
На каждой тумбочке - что-нибудь вкусное. Это не специальная еда, не ужин, ужин уже был. Это просто для успокоения души. Затем все утихомириваются, и гасится свет.
 

Все коридоры и комнаты школы тоже чуть-чуть освещены. И часто ночью можно видеть маленькое привидение, мучимое бессонницей, слоняющееся по школе, заглядывающее в класс, на кухню или в комнату, где спит воспитательница.
Школа спит, а мы можем подвести итоги. Приблизились ли мы к пониманию того, как склеиваются здесь детские души, прожив в школе один день вместе с ее воспитанниками? Если ли здесь какой-то порядок, система? Система есть, опирается она на два краеугольных камня - поступки ребенка и личность взрослого. Ребенок строит свою личность самостоятельно, используя в качестве каркаса личность близкого ему взрослого человека, а в качестве цемента - свои поступки. Роль школы заключается в том, чтобы создать вокруг ребенка такую среду, в которой он может найти подходящий каркас и которая поощряет его к совершению поступков.
Начнем с поступков. Я перечислю снова список основных школьных свобод: ходить и смотреть куда угодно - в школе нет запертых дверей, можно зайти в учительскую и посмотреть свое дело; уходить из школы - приходить в школу; учиться - не учиться; играть - не играть; мыться - не мыться; есть - не есть; тратить карманные деньги по собственному разумению.
Свобода в школе - это не просто "сладкое слово". Это терапевтическое средство. Ведь если тебя не заставляют, то даже чистка зубов может стать поступком. И наоборот, если ты со всех сторон окружен принуждениями и понуканиями, то совершить самостоятельный поступок почти невозможно. Это проблема и для взрослого человека. Много ли мы совершили поступков за всю жизнь? Беттельгейм вспоминает один важный случай из его лагерной жизни, когда он, еще совсем новичок, сидя в столовой, брезгливо отодвинул от себя тарелку с баландой. Его сосед, рабочий-коммунист, просидевший уже несколько лет, сказал: "Если хочешь быстро сдохнуть, тогда можешь не есть. Но если ты решил выжить, то запомни: ешь всякий раз, когда дают есть, спи или читай, как только представится свободная минута, и обязательно чисти зубы по утрам".
 

Не сразу Беттельгейм понял смысл этого правила. Старый рабочий перечислил ему все, что в лагере не заставляют делать. Не много, но и в лагере есть возможность для самостоятельного, автономного поведения. Поступки - это не только то, что мы делаем. Это еще и то, что делает нас.
А теперь о каркасе. Я не случайно всюду старательно делал ударение на всех этих искрах, контактах - моментах сближения детей с воспитательницами. Ребенок может начать использовать взрослую личность для строительства своей, только если эта личность стала ему близкой. Но школа - не семья, и чтобы сблизиться с кем-нибудь, надо хорошенько потрудиться. Надо полюбить человека и сделать так, чтобы он полюбил тебя. Как известно, это одна из самых высоких задач в жизни. Здесь она осложняется еще и тем, что тот взрослый, которого выбрал ребенок, должен быть еще и личностью.
Так все-таки есть система или нет? Системы нет в том смысле, что ее нельзя распространить как полезное начинание. Потому что система - это сам Беттельгейм, а личность нельзя скопировать, размножить. Воспитать воспитательниц (они все - его ученицы), поваров, горничных, весь персонал для создания в школе живительной среды - это мог сделать только Беттельгейм. Животворная среда - а есть ли она у нормальных, здоровых детей, которые не учатся в школе у доктора Би? И хотя Беттельгейм говорит об американских детях, мне кажется, что если бы я поменял им всем имена на русские, никто бы ничего не заметил. Когда смотришь на них по утрам тысячами, миллионами спешащих к школьным дверям, невольно спрашиваешь себя: "Что они там все внутри делают - работают на конвейерном производстве, что ли?" Ассоциации с конвейером становятся еще сильнее, когда видишь их всех, таких одинаковых, рассаженных по таким одинаковым классам и слушающих таких одинаковых учителей.
 Давайте еще раз вдумаемся в систему. Ребенку необходима личность близкого ему взрослого человека в качестве каркаса. А что, если эта самая взрослая личность не очень хорошо выстроена? Каркас получится неважный. Но ребенок его передаст своим детям. И так далее. Представим себе, что заключенным в лагере разрешалось бы иметь какой-то суррогат семьи? Тогда получилось бы, что лагерь начал бы сам себя воспроизводить.
...Я начал с твердым намерением говорить о детях. А получается опять о взрослых. Нам, взрослым, может не все нравиться в нашем взрослом мире. Но это мы сами его для себя построили. И если что не так, то, как говорится, "за что боролись, на то и напоролись". И перестраивать его нам самим. А дети совершенно ни в чем не виноваты. О них надо думать в первую очередь и до, и во время, и после любой перестройки, которая, в сущности, всегда делается ради них.

Сказки
Сегодня я буду рассказывать вам сказки. А заодно посмотрим, хорошо ли вы их знаете, как вы ориентируетесь в сказочном мире. Сначала очень древняя сказка, ее рассказывали в Египте уже много, много тысяч лет назад.
...На террасе своего дворца сидит молодой фараон. Сидит и горько плачет, потому что никак не может найти девушку, которую он полюбит и сделает своей женой. В это время в небе над дворцом фараона пролетает цапля и держит в клюве... А ну-ка, что она держит в клюве? Ребенка? Не годится: ассоциация цапли с новорожденным - не из сказочного мира, да и при чем тут страдающий без любви фараон? Лягушку? Это частый сказочный персонаж, но все же трудно себе представить цаплю, летящую с лягушкой во рту, - не удержится и проглотит. Кольцо? Это уже лучше. Но все равно не угадали: цапля несет в своем клюве сандалийку. И вот, пролетая над дворцом, цапля случайно выронила сандалийку, и та упала на террасу рядом с плачущим фараоном. А он, увидев сандалийку, сразу безумно влюбился в ее обладательницу...
"Золушка!" - скажете вы. Правильно, но сказка еще не кончилась. Фараон зовет своих слуг и приказывает им... Подумайте, что должен приказать фараон своим слугам. Типичный и неправильный ответ: собрать всех девушек Египта и мерить им сандалийку. Дело в том, что ритуал надевания туфельки на ногу любимой исполнен глубокого интимного содержания, и его нельзя доверять никому. Слугам можно повелеть собрать девушек, но надевать сандалийку должен сам молодой фараон. Кстати, аналогичный, знакомый нам всем жест - надевание кольца на руку любимой - также встречается в бесчисленных версиях "Золушки". Так что цапля вполне могла нести в клюве и колечко. Фараон, конечно, нашел свою нареченную, и жили они вместе долго и счастливо до конца своих дней. Вообще, все сказки, которые я сегодня буду рассказывать, кончаются счастливо.
А вот другая сказка. Она живет у одного африканского народа с незапамятных времен. У этого народа нет письменности, и сказка эта передается из уст в уста, от одного поколения другому.
 

...В некотором царстве, в некотором и т. д. жил-был молодой прекрасный принц. Так случилось - я опускаю подробности, - что злая волшебница околдовала его и превратила в кого? В лягушку (опять эта лягушка), змею, медведя, свинью? Не отгадали. Ну конечно, во что-то очень противное. Но поскольку дело происходит в Африке, то превратила она принца в крокодила. И при этом поставила условие: принц вернет свой прекрасный облик, если... Да, да это знакомая всем нам "Царевна-лягушка", или точнее, "Царь-лягушка", потому что сказки этого цикла бывают и мальчишечьи, и девчачьи. Так что же это за условие? Должна найтись девушка, которая все равно полюбит этого крокодила, и тогда он снова превратится в прекрасного принца. Это правильный ответ, но в нем есть одна неточность: что значит "полюбит"? Ведь в сказках все очень конкретно, зримо, осязаемо: если герою страшно - он бежит, если у него горе - он плачет. А кто знает, что такое "полюбит"? Поэтому, чтобы снять колдовство, девушка должна облизать крокодилу носик. Вот так.
Разумеется, такая девушка нашлась. Но прежде чем спасти принца, ей пришлось пройти через многие серьезные испытания, пока наконец любовь ее не достигла такой высоты, что она смогла облизать своему любимому крокодилу носик...
По-моему, это замечательно. Замечательно, что существует такое созвездие волшебных сказок, которые рассказывают всем детям на Земле. Это "Три поросенка", "Красная Шапочка", "Золушка", "Пряничный домик", "Спящая красавица", "Царевна-лягушка"... Эти сказки живут в бесчисленных вариантах, приспосабливаясь к местным условиям, к народным обычаям и обрядам. В одной стране вместо трех поросят будут три козлика, Красная Шапочка превратится в Красный Платочек или Красные Туфельки. Но удивительно, что в ее одежде почти всегда будет что-нибудь красное. Прекрасного принца можно превратить в лягушку, но если у данного народа лягушка - уважаемое животное, то принца превратят в змею или крокодила. Можно в крайнем случае превратить его во что-нибудь непонятное, но страшное и противное, как в "Аленьком цветочке". Поразительно, с каким упорством и настойчивостью на протяжении тысячелетий народы передают эти сказки из поколения в поколение, сохраняя их для своих детей. Значит, это не просто так, это для чего-нибудь нужно.
 

Волшебные сказки - незаменимый инструмент формирования личности ребенка. Об этом и рассказывает книга Бруно Беттельгейма "Психоанализ волшебной сказки" (подзаголовок: "О пользе волшебства"). Эта книга в 1977 году получила две высшие премии США: премию американской книги и премию критики. Развитие личности - как детской, так и взрослой - происходит не постепенно, а скачками: необходимо пройти положенные этапы, подняться по ступенькам. И каждая такая ступенька "обслуживается" своей сказкой. Эта сказка помогает ребенку сформировать свою душу так, чтобы забраться на следующую ступеньку. Сегодня Беттельгейм проведет нас с вами по нескольким ступенькам. Мы, родители, задумаемся над тем, как надо читать сказки нашим детям, какие неожиданности и опасности ожидают нас в этом трудном деле. Волшебные сказки - как солнце и витамины - необходимые элементы для построения здоровой личности. Если этих элементов нет в духовной пище - получится слабая, искривленная, неустойчивая личность. В Индии, где существует древняя традиция внимания к внутренней, духовной жизни человека, сказка используется как терапевтическое средство. Вот приходит больной к врачу. Врач выслушивает его жалобы и прописывает ему... сказку. Сиди и медитируй три месяца над индийской "Красной Шапочкой". А потом придешь, и я тебе закрою бюллетень.
И книга Беттельгейма возникла в результате наблюдения и лечения детей с нервными расстройствами, попавших в его школу. Он увидел, во-первых, что отношение ребенка к той или иной сказке помогает распознать природу той психической травмы, которую ребенок получил в семье, а во-вторых, и это самое главное, ребенок, работая над сказкой, залечивает свои душевные раны.
 

Вначале несколько предварительных замечаний.
1. Народные сказки собирают и записывают по всей земле уже очень давно. Издаются сборники сказок в 50 и 100 томов. Сказки изучаются под разными углами зрения, их классифицируют, выделяют типичные сюжеты, персонажи, волшебные предметы и т. д. Это целая научная дисциплина. Для тех, кому это интересно, отмечу замечательные работы нашего соотечественника В. Я. Проппа по морфологии и историческим корням народной сказки.
Так вот, ничем этим мы заниматься не будем. Перед нами сегодня "прикладная" задача: понять, как читают сказку наши дети. Как сказка помогает навести порядок в своей душе.
2. Сказки бывают разные: сказки-страшилки, сказки-нравоучения, сказки-загадки, волшебные сказки и т. д. Есть также и замечательные "придуманные" сказки: сказки Андерсена, винни-пухи, карлсоны, мультипликационные паровозики и т. д. И все это по бедности нашего языка называется одним словом "сказка". Сегодня для удобства условимся называть этим словом только те сказки, которые я перечислил в самом начале.
3. Сказка - это художественное произведение. А это значит, что у нее не существует единственного, канонического прочтения. Мы, взрослые, перечитываем любимый роман по многу раз в жизни, в каждом возрасте по-новому. Поэтому, когда я буду говорить, что, например, "Спящая красавица" для девочки 12-13 лет имеет какой-то смысл в этот переломный момент ее жизни, то это надо понимать скорее как то, что существует потенциальная возможность такого прочтения. Та же девочка прочтет эту сказку, когда ей будет и 7 и 20 лет, и каждый раз в зависимости от возраста и состояния своей души извлечет из нее что-то нужное ей сейчас.
А теперь за дело. 

Красная Шапочка - глазами взрослого
Заболела бабушка. Мать посылает свою семилетнюю дочь отнести больной бабушке продукты. Сразу возникает множество вопросов. Где папочка? Ведь это его обязанность носить теще продукты. В, сказках все очень конкретно - у героя должны быть папа и мама. Конечно, случается, что мамы нет - она умерла и на ее месте - мачеха. Но об этом открыто сообщается. А тут, ну куда девался отец? Хорошо, некого послать - сходила бы сама, чем дочь посылать. Ведь дорога к бабушке идет через лес, где водятся волки. И мать это прекрасно знает - вспомним наставления, которые она дает дочери.
Читаем дальше. Красная Шапочка отправляется к бабушке и, естественно, встречает в лесу волка. Этот тип, вместо того чтобы сразу же ее съесть, заводит с нею шуры-муры. Прислушаемся внимательно к тому, что он говорит девочке: "Брось ты свои дела. Посмотри, как хорошо вокруг, травка, цветочки. Не надоело тебе вечно выполнять всякие поручения, приказания. Давай будем просто радоваться жизни!" Это не волк, это типичный соблазнитель. А Красная Шапочка, вместо того чтобы сразу отвергнуть эти оскорбительные предложения, явно "идет на переговоры" с волком. Дело в том, что "радоваться жизни" прямо в лесу не очень-то удобно: охотники могут появиться в любой момент. Да и к тому же невдалеке слышны топоры дровосеков - могут помешать. Нужно помещение, а у бабушки как раз отдельный домик. Красная Шапочка сообщает волку адрес бабушки и инструкцию, как попасть внутрь. Волк съедает бабушку и ложится в постель. Наши самые худшие подозрения оправдываются: ведь если это волк, то, скушавши бабушку, ему бы надо бежать скорее навстречу Красной Шапочке, проглотить ее и уносить ноги. Ведь кругом-то люди - охотники с ружьями и дровосеки с топорами! Но теперь уже нам все ясно - Красная Шапочка, выждав положенное время, приходит в дом и сразу прыгает к волку в постель. И не нужно нас обманывать: любая нормальная девочка легко отличит бабушку от волка, даже если он наденет чепчик. Кстати, о чепчике. В настоящей народной сказке никакого чепчика нет. Этот чепчик надел на волка французский писатель XVII века Шарль Перро. Вообще, это отдельная тема: как писатели исправляли народную сказку, зачастую полностью лишая ее настоящего, глубинного смысла. Шарль Перро "облагораживал" сказки, превращая их в нравоучительные истории с моралью в конце, поскольку у него был "социальный заказчик" - двор французского короля. 

Но вернемся к сказке, потому что нас ждет самая знаменитая и самая, наверное, древняя порнографическая сцена.
- А это у тебя что? А это у тебя зачем? И т. д. Эта сцена - кульминация сказки, и нужно видеть, как захватывает она маленьких слушателей. Глаза у них разгораются, дыхание прерывается - они полностью захвачены происходящим. Вот вам довод в пользу того, что сказку своему ребенку лучше не читать, а рассказывать. Вы видите его лицо, его реакцию. Можете заметить, какое место в сказке больше всего его задевает. Можете попытаться нащупать "болевые точки" вашего ребенка.
Итак, вдоволь позабавившись с Красной Шапочкой, волк ее проглатывает. Тут появляются охотники (или лесорубы), убивают волка, вспарывают ему брюхо, и оттуда выходят целые и невредимые Красная Шапочка с бабушкой. Интересно, нет ли среди спасителей и нашего пропавшего папочки? В детстве так веришь - что бы с тобой ни случилось, отец всегда придет к тебе на помощь и вызволит из любой беды.
Скажите, а за что бабушку съели? Ведь в сказках всегда царит справедливость: добро торжествует, а зло наказывается. Причем наказывается жестоко, об этих "сказочных жестокостях" мы поговорим немного позже. Все понятно с Красной Шапочкой - она не послушалась маму: ей было велено вести себя на улице скромно. Очи долу, с незнакомыми не разговаривать, с дороги не сворачивать, по сторонам не смотреть. Не слушаешься маму - получай по заслугам. Теперь - волк. Он скушал внучку и бабушку - это явное зло, и оно наказано. Но бабушку-то за что?
Так кончается сказка у Перро. А в настоящей сказке волка не убивают - ему просто вспарывают брюхо. Он - живой, все видит и слышит - обсуждается способ его казни. И Красная Шапочка - милая девочка, не правда ли, - придумала: брюхо волка наполняют камнями и снова зашивают. Теперь беги! Волк пытается вскочить, но не может сдвинуться с места - не дает живот, набитый камнями. Волк умирает, по-видимому, от инфаркта.
Сказка еще не кончилась, но ясно, что читать ее так нельзя! Получается жуткое нагромождение глупостей и нелепостей. По-видимому, действие сказки разыгрывается не в нашем взрослом, реальном, материальном мире, а в каком-то другом. 

Вот сценка из домашней жизни, знакомая, я думаю, каждому родителю. Вы приходите домой, на полу разбитая чашка, рядом ваш ревущий пятилетний сын. "Не разбивал я чашку, не разбивал!" - всхлипывает он. Вас охватывает справедливый гнев: "Ведь он же взрослый парень. Прекрасно знает, что за разбитую чашку ему ничего не будет. А вот за попытку обмануть сурово накажут". Вот эта странность поведения вашего сына и особенно та настойчивость, с которой он повторяет свое: "Не разбивал, не разбивал!", должны заставить вас задуматься. И остановить руку, тянущуюся к ремню.
Дело в том, что у вашего сына нет пока еще четкой границы между миром реальным и миром воображаемым. Разбитая чашка для него - горе, но это горе можно поправить, если незаметно перейти в волшебный мир, в котором разбитые чашки склеиваются сами собой, если этого очень сильно захотеть. Он вас не обманывает, он просто сейчас там.
Поэтому, в частности, так вредны сильные наказания. Страх такого наказания вызывает у ребенка стремление не фиксировать эту границу - легко прятаться в волшебный мир во всех критических ситуациях. И процесс взросления, закрепления этой границы в сознании человека может затормозиться.
Так вот, персонажи сказки живут в этом воображаемом, волшебном мире. Там свои, совсем другие леса и реки, короли и мачехи, лягушки и дубинки. И живут они по своим, очень строгим законам.
Посмотрим, что случилось дальше с Красной Шапочкой. Снова заболела бабушка, и снова Красная Шапочка в дороге. Навстречу волк. Какой волк? Тот, которого убили, или новый? Замечательно, что НИ ОДИН ребенок НИКОГДА не задаст такого идиотского вопроса. Ребенок понимает, что волк - это волк. Про него нельзя спросить: он тот или другой. Но для того чтобы это понимать, надо быть ребенком - уметь жить в волшебном мире. Так вот, на этот раз Красная Шапочка уже не та, не теряя ни минуты, бежит к бабушке. Вместе они устраивают на волка засаду. И при попытке пробраться в дом волк попадает в бочку с водой и находит там свою смерть. Как видим, пребывание в животе у волка не прошло для Красной Шапочки даром - она вышла оттуда другим человеком. Она как бы родилась заново. Внутренний невидимый процесс трансформации личности героя показан в сказке конкретно и зримо: как второе рождение - появление из чрева животного. Это очень древний мотив: вспомните библейскую историю Ионы, вышедшего из чрева кита. Эта метаморфоза - смерть и новое рождение героя - может быть показана в сказке по-разному: это и котлы с кипящим молоком, и живая вода, и долгий сон, как в "Спящей красавице".
  А для чего камни в животе у волка? Если бы волк умер при рождении Красной Шапочки, то это оставило бы глубоко в подсознании девочки невидимый след, маленькую занозу. И через много лет, когда Красная Шапочка будет готовиться стать матерью, эта заноза ее уколет - добавится к тем страхам и волнениям, которые неизбежно связаны с рождением ребенка. Поэтому волк погибает по совсем другой причине - от камней.

Три поросенка: вознаграждение в будущем
"Не ешь конфету. У тебя заболит живот. Скоро обед, тогда и будешь ее есть". Но конфета - вот она, ее хочется съесть именно сейчас, немедленно. А что будет потом...
Это очень важно: уметь отказаться от удовольствия сейчас, потерпеть, сделать тяжелую и часто бессмысленную работу, плоды которой скажутся когда-то потом. Это очень трудное искусство, и овладевать им надо всю жизнь. Для ребенка это тем более трудно, что у него очень непростые отношения со временем. Что такое "после обеда"? Когда перед вами лежит конфета, это целая вечность. "Вот когда ты станешь взрослым..." - это уже не вечность, это - никогда.
"Три поросенка" помогают ребенку освоиться с этим искусством. Вначале он отождествляет себя с младшим поросенком: как хорошо валяться в теплой луже, веселиться с друзьями, распевать песенки! А волк - это когда-то потом... Волк съедает маленького поросенка, и теперь ребенок "вселяется" в среднего. Этот поросенок уже думает о будущем - он строит домик покрепче. Волк съедает и его, но уже приходится потрудиться. Но вот теперь я уже взрослый, я могу отложить и конфету, и забавы, я строю настоящий каменный дом. Я взрослый поросенок, я сижу в крепком, теплом и уютном доме, в очаге горит огонь и в большом котле греется вода. Я не поддаюсь на хитрости волка, который хочет выманить меня из дома, волк меня не съест. Я сильнее и умнее волка, он попадет ко мне в котел с кипящей водой, и я САМ его съем! В этой сказке конкретно и осязаемо показан процесс постепенного созревания личности. Три поросенка - это один и тот же поросенок, но на разных ступеньках своего развития. Отождествляясь поочередно с каждым поросенком, ребенок не умом, а всем своим существом проживает эти необходимые для него ступеньки. И здесь мы встречаемся еще с одним замечательным свойством волшебной сказки: она требует от ребенка активного участия. Погружаясь в сказочный мир, ребенок живет в нем за своих героев, преодолевает препятствия, умирает и возрождается вновь. 

Есть еще один мотив в "Трех поросятах" - это волк, живущий в каждом из нас. Каждому ребенку знакомо это состояние, когда он переполнен неизвестно откуда взявшейся злобой, ненавистью, стремлением сломать, разбить, уничтожить, съесть. Это очень страшно - ты не владеешь самим собой: неизвестно, в какую беду заведет тебя этот волк. И сказка тебе подсказывает: волк - неуправляемая, неконтролируемая агрессия - всегда жестоко наказывается. Приучайся управлять волком в своей душе!
Но это нравоучение сказка никогда не впихивает в голову ребенку, это результат его активной работы над сказкой. Сказка - не басня. Сравним "Трех поросят" со "Стрекозой и муравьем". Вроде бы та же тема: стрекоза, живущая по принципу удовольствия, и муравей, уже освоивший принцип реальности. Однако ни один нормальный ребенок не отождествит себя с муравьем: муравей - злой, он отказывает в помощи существу, обреченному на гибель. Все симпатии ребенка на стороне стрекозы. За стрекозой нет никакой вины, она не сделала ничего плохого, за что ее наказы-вать? В сказках так не бывает.
А что же остается от "Трех поросят", когда "добрый" дядя писатель начинает ее исправлять? Дядя писатель уже не может отождествиться с поросенком. Поросенок для него - это поросенок с хреном на праздничном столе. И он не хочет отдавать его волку. В результате все три поросенка в конце сказки пляшут и распевают песенки. Выходит, все равно, какой ты поросенок - работаешь, когда все остальные бегают по улице, или поешь песенки, не думая о будущем, - волк тебя не съест. Сказки нет, вместо нее очередная развлекательная история. "Спокойной ночи, малыши!".
 

Пряничный домик: первый шаг к самостоятельности
Когда мы начинаем жить, весь мир для нас - это мама. Теплое молоко, запах ее тела, ее нежный успокаивающий голос, биение ее сердца. Постепенно мы начинаем различать и другие лица, предметы. Но от всякого незнакомого и страшного мы сразу бежим к маме: достаточно к ней прикоснуться, чтобы почувствовать себя в безопасности. Пока мы держимся за мамину юбку - мы в раю: тепло, сытно, спокойно, все желания мгновенно выполняются.
И вот наступает такой момент, когда мама говорит своему ребенку: "Посиди один. Займись чем-нибудь сам, мне нужно пойти в магазин". Может быть, впервые в своей жизни ребенок остается один, от него требуют какой-то самостоятельности. Он чувствует, что его как бы отталкивают от себя родители, побуждая его совершить какой-нибудь хотя бы самый маленький самостоятельный поступок: "Останься дома. Поиграй сам".
А ребенок воспринимает это так, будто его выгоняют. Выгоняют из привычного уютного кокона материнской заботы, в котором он чувствовал себя в полной безопасности. В сказке это чувство преобразуется в ситуацию, когда детей выгоняют из дома. Мотивы могут быть различны: голод в семье, родителям нечем кормить детей, или дети просто гуляют и теряются в лесу. Главное — начало этой сказки: переход детей из дома, который означает одновременно мать, семью, заботу и безопасность, в лес.
А лес — это что-то страшное и неожиданное, полное диких зверей, что-то темное и непонятное. Как правило, в сказке дети сначала возвращаются домой с помощью камушков, которыми отмечают путь, либо еще каким-то способом, но вот на второй или третий раз они уже окончательно оказываются в лесу. И здесь они находят Пряничный Домик.
Этот замечательный образ так резко врезался мне в память, что я помню его до сих пор. Помню даже, какие ощущения я испытывал каждый раз, когда мне читали эту сказку. Разве можно представить себе что-либо более вкусное: большой дом из пряников, с окнами из леденцов, с крышей из мармелада или еще чего-нибудь в этом роде. И конечно, увидев такой дом, хочется тут же сразу его съесть. Потому что такое обилие еды да еще и сладкого возвращает нас в наш дом. Когда засунешь в рот что-нибудь вкусное, сразу становится спокойнее, потому что за этим вкусным сразу тянется все, связанное с мамой, домом, теплом, уютом и безопасностью.
 

Дети, конечно, тут же начинают есть Пряничный Домик, хотя из него слышатся какие-то гулкие предупреждения, что нехорошо есть чужой домик. Но дети не слушают эти предупреждения. И, как во всех сказках, за этим немедленно следует расплата: появляется Баба Яга.
  Вот тут начинается кульминация сказки — детям уже самим, без помощи родителей нужно справиться с этой Бабой Ягой, перехитрить ее, показать, что они уже способны постоять за себя. Ну и, естественно, как во всех сказках, все должно закончиться хорошо: преодолев все препятствия, дети возвращаются домой. Отметим несколько важных сказочных мотивов. Первое — это птички. Вообще, птицы в сказках играют, как правило, очень большую роль. Вспомните, в «Золушке» птицы разоблачают сестер и даже выклевывают им глаза. Есть также и птицы-помощницы, которые за - одну ночь выполняют невыполнимые задания для наших героев, и т. д.
С первого взгляда птицы в нашей сказке ведут себя непоследовательно: сначала они склевывают хлебные крошки, которые дети разбрасывали в надежде найти дорогу в свой дом. Затем они приводят детей к Пряничному Домику, то есть в лапы к Бабе Яге. Затем птицы переносят детей через реку, когда они возвращаются домой. Может быть, подумавши, мы найдем все-таки какой-то смысл в поступках птиц? И действительно, склевывая крошки, птицы хотят показать детям, что такой простой способ возвращения домой не годится. Естественно, когда мы делаем свои первые шаги в этом новом и страшном для нас взрослом мире, наше первое желание — тут же спрятаться обратно. Но птицы говорят нам, что это неправильный способ, что так свой мир не построишь. Для того чтобы стать человеком, необходимо пройти через те испытания, которые для нас задуманы. И птицы приводят нас к Бабе Яге. Зато потом, когда мы возвращаемся домой, став взрослыми, с карманами, набитыми драгоценностями, они переправляют нас через речку.
А что это за речка? Почему ее не было, когда дети шли из дома к Пряничному Домику? Это обычная сказочная речка из сказочной географии. Это как бы граница между нами — детьми и нами — взрослыми, нами, поднявшимися еще на одну ступеньку.
Дети возвращаются домой с драгоценностями. До этого момента они были на полном содержании у родителей и никак не могли повлиять на свое собственное существование. Но вот теперь они принесли в дом то, что они добыли сами, что они сами заработали, и теперь в этой семье уже никогда не будет голода и детей никогда не будут выгонять в лес.
Нельзя прожить всю жизнь, держась за мамину юбку. Стать взрослым — это значит научиться самому самостоятельно побеждать Бабу Ягу. 

Спящая красавица: пробуждение
Обычно сказки бывают в двух вариантах: мальчишечьи и девчачьи. Это делается для того, чтобы каждый ребенок мог легче воплотиться в героя сказки. Для маленьких детей, у которых вопросы пола еще не стали такими важными, нет большого труда отождествить себя с мальчиком или девочкой. Мальчики легко становятся красными шапочками, золушками. А девочки, наоборот, — иванушками-дурачками. В Пряничном Домике действуют сразу мальчик и девочка, что облегчает процесс отождествления себя с героем сказки. Есть Василиса-Премудрая и Финист — ясный сокол. Есть Спящая Красавица, но почему же нет спящих красавцев? Эта сказка предназначается девочке 12—13 лет. И сказка с самого начала очень четко и ясно дает нам понять, какое событие разбирается в этой сказке. Как правило, все такие сказки начинаются с крови. Три капли крови на белом снегу, или капелька крови на платочке, подаренном матерью, или еще что-либо в этом роде. Интересно поведение родителей, когда их дочь готовится к этому важному моменту в своей жизни. Обычно родители бывают предупреждены, что это должно случиться, если девочка уколется о веретено или другой сказочный предмет. Родители, особенно папочка, стараются сделать все, чтобы этого не произошло. В королевстве разыскиваются и уничтожаются все веретена, девочка непрерывно находится в окружении заботливых нянек, которые должны не спускать с нее глаз. Но как бы папочка ни старался... Однажды, когда он уезжает в командировку, то есть в военный поход, девочка попадает в волшебную комнату, видит там веретено, которое так красиво прыгает в лучах солнца, хватается за него и умирает.
Одну такую спящую красавицу я наблюдал у себя дома. Моя дочка забросила своих друзей и подружек, забросила школу. Целыми днями как сомнамбула бродила по квартире, полуодетая, с бессмысленным взглядом, обращенным внутрь себя. В это время она могла проспать подряд целые сутки. Это была настоящая Спящая Красавица: она не замечала того что творилось вокруг нее. Что-то очень важное происходило с ней самой, внутри нее. И для того чтобы это произошло, нужно было умереть и родиться вновь. Но родиться уже совсем другим человеком.
Интересно, что в сказке, после того как героиня засыпает, она оказывается отгороженной от всего остального мира или хрустальным гробом, или пещерой или непроходимыми зарослями терновника. Это чисто сказочный способ показать отрешенность девочки от окружающего мира, ее замкнутость в себе
Мне очень нравится один чисто зрительный образ из этой сказки, где девочка окружена зарослями терновника. Как раз в это время, пока девочка спит, многочисленные принцы пытаются пробраться к ней и все попадают в колючки. По-моему, это замечательный образ: терновник, весь увешанный принцами как засушенными насекомыми, насажанными на колючки Сейчас еще не время, Спящую Красавицу будить нельзя. Но вот когда пройдет 100 лет, появится принц, который ее разбудит. В сказке видно, что принц любит нашу Спящую Красавицу, он вынужден преодолевать препятствия совершать подвиги, чтобы доказать свою любовь Но нигде в сказке не сказано, что Спящая Красавица любит принца. Просто он будит ее, возвращает ее к жизни, они становятся королем и королевой и живут в счастье и благополучии долгие годы. Из этой сказки еще не понятно, что значит «любить». Про это следующий сказочный цикл — сказки о Царевне-лягушке. А теперь разберем некоторые мотивы, которые часто встречаются в сказках про Спящую Красавицу.
 

О превращениях
Почти в каждой сказке кто-нибудь в кого-нибудь превращается. А не в сказке? Бывает ли так в жизни? Вот наша мама берет нас на руки, шепчет ласковые слова, играет с нами, дает что-нибудь вкусненькое, кладет в кроватку и уходит. И вдруг тут же буквально через несколько минут появляется страшное чудовище, которое нас ругает, шлепает, сердитым голосом выкрикивает грубые страшные слова. Ясно, что это не наша мама. Ясно, что в нее вселился какой-то злой волшебник. Интересно, что некоторые дети понимают это даже на сознательном уровне. Беттельгейм рассказывает о своей подопечной 5-летней девочке, у которой явные наклонности детектива. Заметив, что в образе мамы время от времени появляется злая волшебница, эта девочка решила устроить ей ловушку. Она стала задавать злой волшебнице такие вопросы, на которые никто, кроме мамы, не мог ответить потому что эти вопросы касались очень интимных событий, связывающих девочку с ее мамой. Оказалось, однако, что злая волшебница умеет отвечать на эти вопросы. Для всякого взрослого человека это было бы разрушением гипотезы о злой волшебнице. Но не для маленькой девочки. Она еще больше убедила себя в том, что злая волшебница вселяется в ее мать: это такая могущественная волшебница, что может рассказать о том, что было без нее, когда девочка была наедине с мамой.
Сказки очень хорошо используют это раздвоение личности. В душе ребенка борются два очень силь-ных чувства: чувство любви к маме и чувство жуткой злобы и ненависти к той же самой маме. Особенно в Спящей Красавице, когда в девочке пробуждается женщина, этот мотив соперничества между молодой и красивой героиней и старой, но молодящейся мачехой показан необычайно ярко. Сказка дает возможность девочке разобраться в этих противоречивых чувствах. Девочка горячо любит свою маму, и в сказке эта мама умерла, что позволяет девочке испытывать к ней сильное, ничем не замутненное чувство любви.
А мама, которую она ненавидит, против которой она борется за любовь прекрасного принца, — это мачеха. А испытывать такие чувства по отношению к мачехе вполне прилично.
  Хотя нет сказок про спящих красавцев, но похожий мотив соперничества разрабатывается в сказках про Кощея Бессмертного, драконов, Черноморов и т. д. Соперники наших героев — всегда люди более взрослые, а в сказках они намеренно сделаны старше, то есть именно такими, какими дети воспринимают взрослых. На самом деле борьба идет за маму, за мамину любовь между сыном и отцом. Но в сказке мама — некоторая абстрактная принцесса. Ребенок переполнен противоречиями, раздирающими его надвое чувствами. А с помощью сказки можно разделить эти чувства, построить в сказочном мире конфликтную ситуацию и разобраться в том, что творится в твоей душе. Отсюда эти многочисленные мачехи, кочующие из одной сказки в другую. Если бы мы подходили к сказкам как к историческим свидетельствам, можно было бы подумать, что большинство наших предков воспитывались мачехами. 
 

Царевна-лягушка: учимся любить
Мы уже привыкли к тому, что все волшебные сказки кончаются благополучно. Это очень важно для ребенка — быть уверенным в том, что и у него все в жизни сложится хорошо. Один из самых мучительных вопросов для ребенка — сможет ли он когда-нибудь стать взрослым. Научится ли он делать все те замечательные волшебные вещи, которые умеют делать взрослые? Научится ли он любить? Этой теме посвящен цикл сказок о Царевне-лягушке. Эти сказки бывают для мальчиков и для девочек.
Для начала я вам расскажу сказку из этого цикла, которая нравится мне одним замечательным жестом идущим из самой глубины души. Эта сказка называется «Золотой шар».
Молодая принцесса играет со своей любимой игрушкой — золотым шариком. И тут шарик закатывается в колодец. Молодая принцесса сидит на краю колодца и горько плачет. И вдруг из колодца появляется лягушонок.
    — Я тебе помогу, — говорит лягушонок, — но за это ты должна выполнить три моих условия: ты будешь есть со мной из одной тарелки, сидеть со мной на одном стуле и спать со мной в одной постели. Принцесса так горюет по своему шарику, что тут же соглашается на все условия, а там будь что будет. Лягушонок достает из колодца шарик, и счастливая принцесса убегает во дворец. А там уже накрыт стол, за столом сидят король с королевой и поджидают принцессу. Начинается обед, но вдруг за дверями слышится какой-то шум, суета, перебранка слуг. И король посылает узнать, в чем дело. С этого момента очень интересно наблюдать за поведением короля-папочки. Оказывается, пришел лягушонок и требует, чтобы его впустили. Принцесса делает вид, что она ничего не знает, это ее не касается. Но в конце концов ей приходится во всем признаться. Как же, говорит папочка, обещала, надо выполнять. Лягушонка приводят в трапезную, и он садится в тарелку к принцессе. Бедная принцесса! Представьте себе лягушку в вашей тарелке. Кончается обед, принцесса садится на диванчик, а лягушонок шлеп-шлеп — рядом с ней. Принцесса вне себя — лягушонок ей отвратителен. Но тут снова вступается папочка: «Свое слово надо держать. Обещала — теперь терпи». Наступает вечер. Принцессу укладывают спать на шелковые простыни. Лягушонок, конечно, прыгает к ней в постель. Но вот этого уже принцесса не может выдержать. Переполненная ужасом и отвращением, она хватает лягушонка и с размаху швыряет его в стенку. И тут происходит чудо: лягушонок превращается в прекрасного принца.

Эта сказка не самая лучшая из цикла «Царевна-лягушка», поскольку обычно в сказках этот период превращения лягушонка в прекрасного принца длится значительно дольше, иногда даже сотни лет. И время это наполнено серьезными событиями в жизни возлюбленных. Героиня пройдет через многие испытания, пока наконец не полюбит лягушонка настолько, что он превратится на ее глазах в прекрасного принца. Но эту сказку я люблю вот за этот очень естественный, очень человеческий жест. Я говорил уже в начале, что сказка выбирает в качестве жениха или невесты какое-нибудь очень противное животное: это может быть лягушка, змея, свинья, крокодил, которое должно у данного народа означать что-то грязное, противное, вонючее. В одной сказке мне очень нравится свинья, которая, перед тем как являться ночью к своей возлюбленной, нарочно вываливалась в грязи. Этот свин очень хотел, чтобы его невеста полюбила его именно таким.
И еще один интересный мотив, показывающий глубокое понимание сказкой человеческой психологии. Почему все эти свиньи, лягушки представляются такими днем, а ночью все они прекрасные принцы. Казалось бы, именно ночью принцессу должно страшить все то мужское, звериное, животное, что пробуждается в ее возлюбленном. Однако ночью и сама принцесса не вполне владеет своим рассудком и под покровом темноты может дать волю своим чувствам. Утром же, при холодном свете дня, все то, что происходило ночью, должно представляться ей грязным и отвратительным.
Кстати, о темноте. Почти во всех сказках ночь возлюбленных окружена какой-нибудь тайной, и герою сказки или героине категорически запрещается открыть эту тайну. Сказка как бы говорит принцессе: «Не торопись! Не подгоняй события. Эта тайна откроется тебе сама, когда ты будешь к ней готова». Должно пройти много дней, а точнее, много ночей, прежде чем свин превратится в прекрасного принца. Наиболее частое запрещение такого рода — не зажигать свет, не пытаться увидеть лицо возлюбленного. Естественно, во всех сказках принцесса нарушает этот запрет. Дождавшись, когда принц засыпает, принцесса зажигает лампадку и подносит к лицу любимого. Капелька горячего масла падает на его лицо, он просыпается и... Теперь принцесса должна будет искать своего принца по всему свету, преодолевать многочисленные препятствия, иногда даже жертвовать своей жизнью, чтобы вернуть принца. В одной турецкой, по-моему, сказке принцесса отрезает себе мизинец, чтобы спасти любимого. После долгих скитаний она находит принца, заточенного в высоченную башню, и принимается вязать веревочную лестницу. По этой веревочной лестнице она забирается на башню, но в самый последний момент выясняется, что ей не хватает всего одного мизинчика, чтобы спасти принца. Тогда она отрезает себе мизинчик и с его помощью надставляет лестницу. Интересный мотив сказок этого цикла — роль взрослых, пожилых женщин. Обычно это они любят выспрашивать у принцессы подробности ее ночной жизни. Основная тема этих обсуждений — что-то вроде «все мужчины свиньи» или «все женщины — змеи». И это они очень любят давать молодым советы, как надо вести себя с возлюбленным. И всякий раз, когда молодая принцесса следует этим советам, прекрасный принц исчезает.  

Таким образом, сказка в конкретных образах и поступках помогает ребенку освоиться с этой новой для него задачей — научиться любить. То есть найти в страшном, незнакомом человеке возлюбленного. Но для этого и самому надо вырасти, подняться на следующую ступеньку, перешагнув через все испытания, которые сказка настойчиво подкладывает нам на пути. Только с высоты этой новой ступеньки мы сможем понять, что в человеке чудесно уживаются и низменные, животные, глубинные инстинкты, и прекрасные, возвышенные порывы. И полюбить — это полюбить человека целиком.
Не надо думать, что свинья или крокодил — обязательные атрибуты только мужчины. Для юноши не менее страшными и пугающими могут представляться свинские и крокодильские инстинкты молодой девушки. Эти страхи, связанные с подготовкой к вступлению в брак, одинаковы для обоих полов. Поэтому мы встречаем и царевен-лягушек, и королей-лягушек.
 

Польза волшебства
Как часто хочется обратиться к взрослым: «Люди, давайте побудем какое-то время детьми!» Но, увы, это невозможно. Невозможно потому, что душа взрослого более или менее хорошо организована. Взрослый умеет обуздывать свои инстинкты, управлять противоречивыми чувствами, примирять непримиримое. Отношения взрослого с внешним миром тоже упорядочены. У каждого взрослого есть своя домашняя картина мира, в которой он легко ориентируется. Граница между миром материальным и миром идеальным у взрослого здорового человека выстроена крепко.
А у ребенка в душе хаос. Его разрывает на части любовь и ненависть, страх и жажда подвигов. Окружающий мир для него — это лес, наполненный злыми и добрыми духами, волками, лешими и жар-птицами. Самое страшное, что всю эту гамму чувств ребенок испытывает одновременно. Во всем этом хаосе требуется навести порядок. И тут на помощь приходит сказка. Теперь можно каждый отдельный страх, каждого маленького волка, сидящего в твоей душе, отобразить, представить себе в виде подходящего сказочного персонажа. Теперь можно увидеть эти непонятные, неуловимые движения своей души в конкретных, зримых сказочных образах, проследить за их столкновением, понять их назначение. Тогда они становятся привычными, прирученными, можно попробовать их одомашнить и ими управлять. Ребенок, хорошо владеющий атрибутами сказочного мира, начинает сам сочинять сказки, ставя нужных ему персонажей в самые невероятные, только что придуманные ситуации. То, что волнует ребенка в данный момент, он может проиграть в сказочном мире, освоив стоящую перед ним проблему.
На самом деле часто и взрослые используют подобный метод для наведения порядка в своей душе. Как часто, разговаривая со своим близким другом или близкой подругой, мы выговариваемся. Важнее всего для нас сам процесс рассказывания, то есть извлечения чего-то скрытого и тайного из темноты на свет. Вынужденные вербализовать то аморфное, изменчивое, что нас сейчас беспокоит, мы по необходимости придаем этому порядок.
Ребенок лишен такой возможности. Его интеллект еще очень слаб, он не готов еще обсуждать, он может только играть. Играть с тем, что творится у него внутри.
Сказочный мир замечательно приспособлен для таких игр. Во-первых, в нем нет никакой достоевщины — каждый персонаж окрашен одним цветом. Он либо хороший, либо плохой, нет никаких оттенков, сложных чувств, сочетания низкого и великого одновременно. Это и понятно: для того чтобы наклеивать свои и так запутанные чувства на сказочных героев, сами эти герои должны быть просты — или абсолютное добро, или абсолютное зло. Я говорил уже, что в сказках все зримо и конкретно, сказочные герои не испытывают чувств, они их выражают своими действиями и поступками. Если человеку страшно, он бежит, если ему горько, он плачет. Чувство защищенности, тепла и сытости — это дом. Чувство покинутости, бессилия, страха — это лес. Трансформация личности героя представляется в виде смерти и второго рождения, появления из чрева животного, возрождения с помощью капель живой воды, очищения в котлах с кипящим молоком и так далее. 

Еще один важный прием, о котором я раньше рассказывал, — это превращения. Прием, позволяющий ребенку освоить противоречивые чувства, которые он испытывает одновременно к своей маме или к своему отцу. Если ты ощущаешь отца как своего соперника в борьбе за любовь матери, естественно испытывать к нему ненависть и желание его уничтожить. Однако осознать такую ненависть по отношению к родному отцу очень страшно, поскольку ты понимаешь, что твой отец — это твоя защита и опора. Разобраться в этом раздвоении личности, мучительном для ребенка, помогают раздвоенные сказочные персонажи. Отец и дракон, мать и мачеха и т. д. Теперь о волшебных предметах — волшебных животных и добрых волшебниках. Очень часто нашему герою во всех его приключениях помогают волшебные предметы — волшебные палочки. Роль помощников играют также сказочные звери, например Конек-Горбунок. Это они часто решают за героя невыполнимые на первый взгляд задачи. Вспомним, что ребенку все те вещи, которые умеют делать взрослые, представляются фантастическими, абсолютно невыполнимыми задачами. И ребенок прекрасно понимает, что сейчас он не в состоянии сделать что-либо важное, преодолеть какое-то серьезное препятствие без помощи взрослых. И в сказке при совершении своих подвигов он тоже нуждается в такой поддержке И эту поддержку обеспечивают ему волшебные предметы, звери и добрые волшебники.
Иванушка-дурачок — один из самых распространенных героев у всех народов. Откуда он взялся? Почему ребенку так нравится отождествлять себя с самым младшим, самым глупым и самым беспомощным из всех братьев? Чтобы это понять, сравним сказку об Иванушке-дурачке с мифом о Геракле. Дети, как правило, с удовольствием слушают мифы. Вот Геракл — высокий, красивый, сильный, без тени страха он вступает в борьбу с ужасными чудовищами и всех их побеждает. Но легко ли нам отождествить себя с Гераклом? Я прекрасно знаю, что я невысокий, некрасивый и не очень сильный. Я знаю, что, скорее всего, из меня никогда не получится Геракл. Поэтому слушать такую сказку интересно, но переживать за Геракла так, как я переживаю за Иванушку-дурачка, невозможно. Я сам себе кажусь Иванушкой-дурачком, поэтому меня так трогает и волнует все то, что с ним происходит. И то, что во всех сказках Иванушка-дурачок в конце концов всех побеждает, вселяет в меня уверенность, что и я, когда вырасту, все это смогу.
А теперь о королях. Почему в сказках так много ролей? И чем, собственно, король все время занимается? Попробуем, читая сказку, составить себе представление о жизни короля. Может быть, он управляет страной? Собирает военный совет? Или занимается еще каким-нибудь важным делом? Ничего подобного. Так что же такое сказочный король? Чем он отличается от всех остальных персонажей сказки? В сказке про короля известно только одно — ему никто никогда не может ничего приказать. И это как раз то, как ребенок представляет себе взрослого. Ребенок постоянно находится под гнетом нашей родительской заботы и опеки. Телевизор смотреть нельзя. Конфету съешь после обеда. Сначала сделай уроки, а потом пойдешь на улицу. И так целый день и каждый день, и всю жизнь. А вот когда ты будешь большой, ты сам будешь решать, когда тебе смотреть телевизор, есть конфету и идти гулять. Когда ты будешь большой, ты и будешь король. И в сказке ребенок черпает для себя уверенность, что хоть сейчас он Иванушка-дурачок, но потом он обязательно станет королем, хотя, может быть, ему придется на этом пути испытать много несчастий, может быть, даже умереть и возродиться вновь королем.  

Родителям о сказках
Я постарался убедить вас в том, что сказки — необходимый элемент духовной пищи ребенка. Погружаясь в сказочный мир, ребенок погружается в глубины своей души, в которой творится хаос. Блуждая в этом дремучем лесу, знакомясь с разнообразными персонажами своей психики, ребенок осваивает это скрытое от его сознания пространство. И когда он возвращается из путешествия обратно в реальный мир, он чувствует себя более уверенным в своих силах, в том, что он сможет справиться и с самим собой, и с теми трудностями, которые подстроит ему жизнь. Сказочный мир требует от ребенка активного, хорошо развитого воображения, умения свободно, не страшась опасностей и приключений, импровизировать. Чтобы всего этого добиться, ребенку нужно много сказок, нужно благожелательное отношение родителей к сказкам и к постоянным отлучкам ребенка в сказочный мир. Вот обычная ситуация, с которой знакомы, наверное, все родители на свете.
— Что мы сегодня будем читать? — спрашивает родитель.
— «Красную Шапочку».
— Опять «Красную Шапочку»?! Мы уже десять дней подряд читаем «Красную Шапочку». Давай сегодня что-нибудь другое.
— Хочу «Красную Шапочку», — упрямится ребеок.
Мама уже выучила эту «Красную Шапочку» наизусть. Ее сын тоже, поскольку каждый раз, когда мама слегка отклоняется от эталонного текста, ее тут же одергивают: «Там сказано не так! Надо говорить так!» Что же происходит? А происходит серьезная работа над сказкой. И такая работа может продолжаться целый месяц, иногда и больше. Целый месяц каждый день одну и ту же сказку. У ребенка сейчас какая-то серьезная проблема, рана в душе, и сказка для него — лекарство, заживляющее эту рану. Пока рана не заживает, сказка ему нужна. Потом вдруг как бы ни с того ни с сего:
— Давай сегодня какую-нибудь другую сказку почитаем.
Сказку хорошо ребенку не читать, а рассказывать. Во-первых, потому что тогда вы можете наблюдать за тем, как он слушает сказку. А это совершенно замечательное зрелище. Ребенок, сидящий рядом с вами, а на самом деле витающий в сказочных облаках.
 

У нас с дочкой есть большая книга со сказками. Раскрываем книжку на любом месте и начинаем читать. В этой книжке собраны разные сказки, не только волшебные. Можно, конечно, нарваться на сказку-страшилку, и лучше ее не читать на ночь. Поэтому я вначале быстро пробегаю глазами несколько абзацев, и если это волшебная сказка, мы начинаем ее читать. Однажды я попал в то место, где рассказывалось о девочке, вымазанной сажей, которая печет пирог, в то время как ее старшие сестры отправляются на бал. Так и есть, это одна из бесчисленных версий Золушки. Открываю с начала и начинаю читать: «..,В некотором царстве, в тридевятом государстве жили-были король с королевой и была у них маленькая дочь. Так случилось, что королева умерла. Умирая, она просила: «Если женишься снова, то только на женщине, как две капли воды похожей на меня». Проходят годы, а король никак не может найти себе королеву, которая была бы похожа на его любимую жену. А тем временем дочка подрастает...» И тут я чувствую, что рядом со мной что-то происходит. Моя дочка перестала дышать. Смотрю на нее — лицо побелело, широко раскрытые, полные ужаса глаза. Я ничего не понимаю: вроде бы ничего не случилось, сказка как сказка. И тут только до меня доходит — моя дочь, лучше меня владеющая сказкой, уже знает, что будет дальше. Король захочет жениться на своей собственной дочери. А это очень страшно. Страшно потому, что она очень любит короля, то есть меня, но боится это себе представить даже в своих мечтах. Потому что это — нельзя.
Во-вторых, родитель, рассказывающий сказку, принимает как бы личное участие в этом деле. Это получается как бы совместное путешествие в мир сказки. Ребенку важно сознавать, что вы поддерживаете, одобряете эти его отлучки в сказочный мир, считаете это нормальным, здоровым поведением.
К сожалению, в наш просвещенный век просвещенные родители считают, что все, что происходит, происходит только в реальном, материальном мире. И если ребенку надо что-то рассказывать или читать, то это должно быть что-то материально полезное. Нужно его учить, сообщать информацию, готовить к взрослой, материальной жизни. Все остальное — пережитки прошлого. Предрассудки, бабушкины выдумки. (А как насчет Арины Родионовны?) Особенно раздражает таких родителей, когда ребенок «витает в облаках». «Что ты размечтался? Займись делом». А для ребенка сейчас Красная Шапочка — самое важное дело. Такие родители склонны читать сказку так, как я это проделал с «Красной Шапочкой» в самом начале. Для них все сказочные события и атрибуты — события и атрибуты реальной жизни. И часто из самых лучших чувств они стараются защитить ребенка от всех тех ужасов, которые творятся в сказках.
В сказках действительно кровь льется рекой, процветает каннибализм и бесчеловечная жестокость. За каретой, в которой Золушкины сестры едут на свадьбу, тянется кровавый след. В сказках все время кто-то кого-то ест или готовится съесть. Волк поедает бедных поросят и Красную Шапочку. Баба Яга запихивает детей в печку. Сказочных негодяев казнят с изощренным садизмом. Мачеху Спящей красавицы бросают в яму, кишащую ядовитыми змеями. В другом варианте на нее надевают раскаленные железные сапоги и заставляют плясать. Можно было бы также посадить ее в бочку, утыканную изнутри острыми гвоздями, и скатить бочку с высокой горы.
 

Но все это в сказочном мире, где каждое событие имеет волшебный смысл. Для взрослого поедание поросенка — это пищеварительный процесс. А для ребенка — это чудесное превращение. Для взрослого бросание в яму со змеями — это нарушение прав человека. А для ребенка — уверенность в том, что зло уничтожено. Для ребенка важна не только вера в справедливое устройство мира, где зло наказывается, а добро торжествует. Важно также знать, что зло уничтожено навсегда. Кстати, не очень просто отвечать на вопрос, который часто задают дети: «Скажи, а на свете существуют Баба Яга, дракон и так далее?» С одной стороны, ясно, что существуют, иначе сказка потеряла бы всякий смысл. С другой стороны, ребенок должен быть уверен в том, что, выйдя завтра погулять, он не встретит на улице дракона. Так как же? Существует или не существует? Очень важное правило — не объяснять ребенку всего того, что мы сейчас с вами обсуждаем. Глубинный смысл сказки должен оставаться скрытым от ребенка. Сила сказки в том, что она действует непосредственно на подсознание. Если мы попытаемся перенести ее на сознательный уровень, то получится та самая Красная Шапочка, с которой я начал. Сказка умрет. Это правило — часть более общего правила, которого необходимо придерживаться и во взрослой жизни: нельзя залезать в душу другого человека, даже самого близкого. Если по каким-то причинам вы проникли в механизм его душевных движений, не следует раскрывать ваше знание. Внутренний мир ребенка должен быть огражден от посягательства взрослых.
Случается, что и взрослый, читая сказку своему ребенку, незаметно для себя оказывается в ее власти. Может быть, потому, что проблемы, которые его сейчас волнуют, хорошо накладываются на сказочные образы и ситуации. Вот поучительный пример: папа собирается бросить семью. В его душе мучительное столкновение противоречивых чувств, большей частью неосознанных и подавляемых. Вечером он садится читать своему пятилетнему сыну сказку. Дочитав до того места, где Баба Яга запихивает мальчика в печку, папа внезапно прекращает чтение: «Знаешь что, я устал, давай дочитаем сказку завтра».. Назавтра пятилетний сын говорит своей маме: «Папа от нас уходит. Мы остаемся вдвоем. Мы справимся, потому что я буду тебе помогать». Этот мальчик — настоящий знаток сказочного мира, он понял, что если папа бросает его в тот момент, когда Баба Яга запихивает его в печку, это значит, что папа бросает его навсегда.
В данном случае поступок папы не обернулся серьезной душевной травмой для ребенка. Личность ребенка, хорошо владеющего сказкой, оказалась достаточно прочной, чтобы вынести этот удар. Другая опасность — самодеятельное творчество родителей, исправления и добавления, которые взрослые вносят в сказку, желая ее разнообразить или осовременить. Один папа, которому надоело бесконечно повторять одну и ту же сказку своему сыну, стал вводить в нее предметы и персонажи из реального мира. В сказке рядом с волками, волшебными палочками и драконами появились троллейбусы, светофоры и милиционеры. В результате сын чуть было не попал в школу к Беттельгейму. Троллейбусы и милиционеры переместили действие сказки в наш реальный настоящий мир. Одно дело, когда тебя едят в сказке, и ты точно знаешь, что к концу сказки зло будет уничтожено, и ты сможешь спокойно вернуться домой. Другое дело, когда ты выходишь на улицу, а из-за угла на тебя может выскочить дракон. И такие страхи поджидают тебя в твоем родном дворе, за каждым поворотом твоей родной улицы. Именно поэтому сказка всегда начинается с одного из стандартных сказочных зачинов: «В некотором царстве, в тридевятом государстве...», «Было это так давно, когда звери разговаривали» и так далее. Это как бы ворота в сказочный мир. Пройдя их, ты точно знаешь, что попал в сказочный мир.
 

Заключение
Когда я читаю какую-нибудь старинную книжку, меня не покидает ощущение чуда: я проникаюсь чувствами человека, который жил пятьсот, тысячу, три тысячи лет назад. Дневник человека, жившего в первом веке до нашей эры, трогает меня, заставляет сопереживать его горестям, радоваться его победам, размышлять вместе с ним о детях, о власти, о смерти... Я ловлю себя на мысли: он такой же человек, как и я. Как будто не разделяет нас сто поколений. Чудо заключается, по-видимому, в той непрерывной связи, которая тянется от этого человека ко мне через столетия и тысячелетия. В чем природа этой связи? Должен существовать какой-то специальный носитель, что-то вроде флогистона, питаясь от которого и тот человек и я получаем возможность разговаривать друг с другом.
Мне кажется, что волшебные сказки, которые рассказывают нам наши бабушки, и являются этим чудесным носителем. Они формируют устройство детской души, а это устройство очень мало зависит от государственного устройства, от базиса и надстройки и от прочих взрослых, так важных для нас вещей.
 

Сносные родители
Сегодня я буду рассказывать о воспитании детей. Для начала один замечательный эпизод из жизни Гёте. Это его детские воспоминания, которые он приводит в своем дневнике. По-видимому, этот эпизод из его детской жизни чем-то важен для него — он вспоминает его в нескольких местах. Было ему лет шесть или семь. Вольфганг сидел дома один, родители куда-то ушли. Он слонялся по дому, не зная, чем себя занять. Недавно родители подарили ему игрушку — набор кухонной посуды — глиняные тарелочки, чашечки. Вольфганг поиграл немного в эту игру, ему опять стало, скучно, и как бы совершенно случайно он взял и выбросил в окошко глиняную тарелочку. Она разбилась о мостовую, и это ему очень понравилось. Тогда он взял другую тарелочку и тоже выбросил ее в окошко. Она также разбилась, что привело Гёте еще в больший восторг. Он стал выбрасывать в окошко одну за другой тарелки и чашки, и каждый раз звон разбивавшейся посуды усиливал его радостное возбуждение. Наконец вся игрушечная посуда кончилась, выбрасывать больше было нечего. И тогда Вольфганг подошел к буфету, достал оттуда мамину посуду и также стал бросать ее в окно. Мамина посуда так же прекрасно разбивалась о мостовую. В это время его соседи — очень известные и уважаемые в городе люди, привлеченные звоном посуды, выглянули в окошко и с радостью приняли участие в этой забаве, одобрительными возгласами подбадривая мальчика. Когда родители вернулись домой, то ни одной целой тарелки, ни одной чашки не осталось. Вся улица была усеяна осколками.
Эпизод стал как бы семейной реликвией. Его часто рассказывали в доме Гёте, и главное, отношение всех к этому событию было каким-то радостным и праздничным.
Заметьте, если бы такое случилось сейчас, вряд ли бы мы смогли так благожелательно отнестись к подобному поступку нашего детеныша. То ли посуда у нас сейчас ценится дороже ребенка, его чувств, переживаний, то ли по каким-либо другим причинам, но ясно одно — наше отношение к личности ребенка за прошедшие несколько столетий сильно изменилось. Условия, в которых находится сейчас семья, семейная жизнь, значительно труднее, чем они были несколько веков назад. Во-первых, раньше семья имела прочный фундамент — материально-экономическую необходимость своего существования. Люди объединялись в семью просто потому, что это был единственный способ выжить. Только таким образом можно было получить средства к существованию, только совместная работа, совместные усилия всех членов семьи давали возможность ей жить. Огромное значение для семьи имел дом. Дом, в котором жили одновременно несколько поколений, связанных друг с другом родственной, экономической и другой зависимостью. И этот дом был тем миром, в котором происходили все важные события в жизни человека. Люди рождались, умирали, выходили замуж в этом доме. Все праздники — религиозные, общественные, домашние — происходили в доме. Дом был оплотом семьи, всех ее членов. Если сравнивать с тем, что происходит в нашей жизни сейчас, легко понять — дома в его прежнем понимании, Дома с большой буквы у нас нет. Он перестал быть средоточием личной жизни. Когда человек заболевает, его кладут в больницу, ребенок рождается в роддоме, нет врача, который навещал бы нас постоянно, смерть, как правило, случается тоже не дома, а где-то в больнице. Обычно в нашем доме очень мало детей. Раньше, когда дом был наполнен детьми, старшие воспитывали малышей, взрослых людей не нужно было учить искусству воспитания — они приобретали этот опыт, ухаживая за братишками и сестренками (пеленать, кормить, стирать умели с детства). Наука воспитания передавалась из поколения в поколение без каких-либо дополнительных усилий.
 

А еще в этом доме люди учились друг у друга замечательному искусству, которое необходимо каждому человеку, — искусству спать под одним одеялом. Очень часто в таких домах несколько детей, а порой вместе со взрослыми спали в одной постели под одним одеялом. Искусство заключалось в том, чтобы не натягивать одеяло на себя, не брыкаться, не тревожить соседа. И это искусство распространялось также на всю остальную жизнь — нужно было уметь вести себя так, чтобы не доставлять неудобства другим, чтобы все время помнить, как твои действия отражаются на других, близких тебе людях. Чтобы выжить, надо было объединяться.
Тут вспоминается старая притча про ежей. Зимой ежи собирались в своих норках и, пытаясь спастись от холода, сбивались в кучки, стараясь прижаться друг к другу как можно ближе. Но колючки впивались в соседей — приходилось отодвигаться. Тогда опять становилось холодно. Нужно было научиться найти то оптимальное расстояние, при котором всем тепло, но чужие колючки можно терпеть.
Такая большая семья, живущая в одном доме, помогала людям найти это правильное расстояние, помогала жить в постоянном ощущении друг друга, учила каждого своим поведением не доставлять неудобства другим.
Есть еще несколько моментов, помогавших сплачиванию этой семьи. Например, невозможность развода. Люди, вступившие в брак, заранее знали, что им придется прожить вместе всю жизнь, и были вынуждены находить все возможные способы не сделать свою жизнь постоянным кошмаром. В этой совместной жизни в большом доме они притирались друг к другу и давали друг другу возможность выжить.
Теперь об отношениях родителей с детьми. Удивительно, что, например, даже в Библии нет заповеди, требующей любить своих родителей. Там сказано только: «Почитай отца и мать...» Почитание возникало от того, что дети видели труд родителей — каждодневный, жизненно необходимый, рано начинали участвовать в семейных заботах. Понимание, чем занимаются родители и как тяжело дается им кусок хлеба, начиналось с самого детства. (Сравним с тем, что происходит сейчас. Папа уходит из дома неизвестно куда, неизвестно зачем. Появляется вечером неизвестно откуда, и неизвестно, как его отсутствие сказывается на благосостоянии семьи. Сказочен характер этих исчезновений, и смысл их вовсе не понятен ребенку.) Почитание родителей возникало из вполне понятного ощущения того вклада, который вносили они в жизнь дома. А начиная с шести-семи лет, дети, работая вместе с родителями, сами приносили в дом результаты своего труда, испытывая гордость и сопричастность. Родители были их первыми, а потом и единственными учителями. Тут естественно возникновение почтения, а на нем уже можно было построить любовь. Так называемой молодежной проблемы в то время просто не существовало.
Более того, в то время молодежи — вообще не было. Молодежная проблема очень недавнего происхождения, можно сказать, что ей пятьдесят-семьдесят лет. Под молодежью сейчас понимаются такие молодые люди, которые не заняты никаким полезным делом, а имеют лишь одну абстрактную задачу — учиться. Задача им абсолютно не понятна, поскольку плоды этой деятельности они увидят лишь через много лет., Для шестилетнего ребенка наш разговор, что нужно хорошо учиться, потому что потом, лет через пятнадцать, это тебе пригодится, — марсианская азбука. Да и каждый ли взрослый может себе представить, что будет с ним потом, через пятнадцать лет.
Отсутствие реальных, осязаемых целей у молодежи обессмысливает ее жизнь. Раньше человек начинал работать с семи лет, внося посильный вклад в благосостояние семьи. В 15—16 лет у него была собственная семья, и все заботы ложились на его плечи.
 

Еще один очень важный момент, имеющий чисто экономическую основу: родители знали, что в старости дети будут их обеспечивать. Дети были единственной надеждой на спокойную старость — не было соцстраха, не было пенсий. Таким образом устанавливалось равноправие между родителями и детьми: родители помогали детям встать на ноги с уверенностью, что дети, став взрослыми, будут помогать родителям.
Таким образом, в отличие от старой семьи наша семья должна строить свой Дом на чисто психологическом фундаменте. Все экономические основы разрушены, единственная связь — связь, основанная на чувствах. Но характер чувств изменчив. А значит, непрочна основа и построенное на ней здание шатко. Мы в своем доме часто тянем одеяло на себя — склонны обвинять в неудачах друг друга, любые трудности порождают, как правило, взаимную неприязнь и распри. Трудности были и в жизни старой семьи, но они не приводили к взаимным попрекам. Трудности воспринимались как неизбежное бедствие вроде стихийного — неурожая, града, каких-то изменений в конъюнктуре рынка и т. д. Вот в таких тяжелых для семьи условиях мы воспитываем наших детей. Значит, сейчас еще более важно избежать ошибок в нашем отношении к детям и не превращать воспитание в постоянную ожесточенную борьбу не на жизнь, а на смерть между родителями и детьми.
Книга, о которой я сегодня рассказываю, как раз об этом, книга моего любимого автора Бруно Беттельгейма «Сносные родители». Сейчас несколько слов о самой книге, поскольку она во многом необычна. Она совсем не похожа на известные, очень популярные книги по формированию личности ребенка. В слове «формирование» есть много неприятных ассоциаций. Видится жесткая форма, в которую надо втиснуть живой материал. Такие книжки по воспитанию, даже самые хорошие, устроены как некоторые инструкции — когда что-либо случается, можно ее открыть на нужном месте и посмотреть, что надо делать. Получается, такие книжки предполагают, что есть некий обобщенный ребенок, к которому можно все эти инструкции приложить. А это и есть формирование, то есть изготовление с помощью одной формы огромного числа безликих людей.
Корень этого зла, я думаю, содержится в нашем индустриальном подходе ко всему на свете. Мы считаем, что если есть какая-то задача, то существует самый правильный и самый эффективный способ ее решения, а уж он-то непременно описан в какой-нибудь книжке, в какой-нибудь инструкции. Беда еще и в том, что такие действия по инструкции лишают саму работу творческого начала. Мы просто должны очень аккуратно следовать инструкции, а эта работа, как всякое дело, лишенное творческого начала, становится скучной и неизбежно приводит к тому, что мы начинаем ошибаться. В книге Беттельгейма ничего подобного нет. Поэтому рассказывать ее необычайно трудно. Нет инструкций, нет советов, которые, как мы выяснили, можно приложить к любому ребенку. Одна из основных тем этой книги — самостоятельность личности ребенка. А задача родителей — создать вокруг него такую живительную среду, чтобы ребенок мог развиваться сам, активно строя свою единственную в мире личность. А это уже творческая задача, искусство. Эту задачу можете решить только вы сами, потому что и вы, и ваш ребенок — единственные в мире, и ваш ребенок — самый лучший ребенок в мире. Потому и в этой книге с огромной теплотой и верой в человека — родителя и его ребенка — разбираются разные конфликтные ситуации, часто встречающиеся в семейной жизни. 

Я занят!
Вот начнем с первой из них — ситуация, в которой задача родителей понять: то, чем сейчас занимается их ребенок, необычайно важно, даже если им кажется, что это не так. Вот ваш сын подходит к вам и говорит: «Папа, давай поиграем». А вы в это время заняты каким-то другим делом читаете, смотрите телевизор. Естественно, если вы скажете: «Ты видишь я сейчас занят, давай поиграем попозже» — ребенку это будет неприятно, но он поймет вашу занятость и с уважением к ней отнесется. А теперь представьте себе, что ребенок занимается каким-либо совершенно бессмысленным, с вашей точки зрения, делом, например, берет игрушку, запихивает ее под кровать и вынимает опять. Этим делом он может заниматься несколько часов подряд. Подходит мама и говорит: «Бросай валять дурака, пора обедать». Что будет, если ребенок ответит вам: «Ты видишь, я занят! Я приду попозже»? А ведь то, чем он занят сейчас, самое важное дело в его жизни. Естественно, он ожидает от вас того же уважения к своему «я занят», какое он испытывает к вашему «я занят». Эта важность того, чем он занят, проистекает от свойственного всем людям ощущения прочной связи ценности человеческой личности с тем, что человек делает, в чем он профессионал. Поэтому, чтобы поближе узнать друг друга, мы спрашиваем: «Чем вы занимаетесь?», хотя не только этим определяется значимость человека — у него есть внутренний духовный стержень, на который он опирается. Тем не менее, если человек что-то умеет делать хорошо, чего-то достиг, — это большой самоутверждающий фактор. Для ребенка он ощутим еще в большей степени, поскольку ему трудно оценить силу своей личности. То, что он умеет кататься на велосипеде, читать, разбираться в этом мире, — представляется ему самым важным.
Ребенок утром не хочет идти в школу. У него большое горе: самый лучший его друг вчера совершил предательство. Он не может себе представить встречу с бывшим другом. Это в его жизни настоящая трагедия. Интересно, как мы поступим в этом случае? Для наших родителей академические успехи ребенка самым странным и необъяснимым образом стали самыми важными в жизни. Пропустить уроки, отстать, не выучить кажется невозможным, а горе сына — надуманным, ненастоящим. В самом лучшем случае мама начнет уговаривать своего сына: «Ерунда, все пройдет. Эта ваша детская дружба ничего не стоит. Завтра снова помиритесь». Замечательный пример неумения родителей заглянуть в душу ребенка, понять, что случившееся для него — действительно трагедия. Взрослый никогда не поступит так по отношению к взрослому. Представьте, что у вашего знакомого, например, умер близкий родственник. Придет ли вам в голову уговаривать его пойти на работу, утешая тем, что у него есть другие родственники и что ничего страшного не произошло. Поверьте, горе ребенка — тоже настоящее, и ему сейчас очень трудно. Может быть, действительно, через пару дней друзья помирятся, а потом поссорятся вновь. Но это будет потом. А сейчас... А сейчас, может, лучше пропустить несколько дней, чтобы ребенок смог совладать со своим горем, справиться с этой трагедией?
 

Наши эмоции
Все мы хотим, чтобы дети наши были похожи на нас. На нас таких, какими мы хотели бы себя видеть. Мы хотим передать им те черты, которые сами считаем хорошими. И нам очень горько видеть, когда маленький человек перенимает как раз то самое, что нам же в себе хотелось бы подавить. Происходит это потому, что те так называемые хорошие черты мы хорошо в себе осознаем. То есть мы можем их себе представить на сознательном уровне. А все плохое, что у нас есть, мы стараемся затолкать куда-нибудь поглубже, стараемся скрыть от самих себя.
А дальше происходит следующее. Когда мы общаемся с ребенком, он, естественно, обращает внимание на те наши слова и поступки, которые очень сильно эмоционально наполнены. Но как раз в этих случаях, когда что-то нас действительно сильно волнует, мы меньше всего способны за собой следить. В этот момент мы теряем контроль над собой и начинают проявляться те самые затолканные, «подвальные» черты, которые и передаются нашему ребенку. В такие моменты мы не можем управлять мимикой, жестами, тоном голоса, и все эти эмоции, выплескиваясь наружу, выплескиваются на нашего ребенка.
Вот замечательное наблюдение воспитательницы детского сада. С детским садом у многих родителей и детей связаны сильные переживания, чаще всего неприятные. Но почему-то одни дети спокойно остаются в детском саду и не воспринимают это как трагедию. Другие же плачут, вырываются, не могут расстаться с мамой, приводящей их в детский сад. Воспитательница, о которой идет речь, решила понять, чем отличаются спокойные дети от тех, для которых детский сад — сплошное горе. Оказалось — родителями. Мать, которая считает все правильно, ребенок должен быть в детском саду, потому что ей нужно работать или по какой-то другой причине, с таким чувством и ведет его в детский сад. Ребенок, опираясь на уверенность матери, также спокойно и уверенно чувствует себя в детском саду. Другая мать в глубине души, даже не отдавая себе в том отчета, чувствует, что она бросает ребенка для того, чтобы иметь свободное время, отдохнуть и т. д. Она ощущает себя предательницей, для нее каждое посещение детского сада — сильное душевное потрясение. Это потрясение передается ребенку по тем невидимым каналам, которые их связывают. Мать, сама того не замечая, своим поведением вызывает у ребенка страх и неприязнь к детскому саду. Она долго прощается с ним, возвращается, несколько раз оглядывается, когда уходит. Во всех ее движениях, в походке, глазах, жестах боль матери, бросающей ребенка на произвол судьбы. Малыш, конечно же, начинает реветь. А рев заразителен. Окружающие постепенно включаются в этот хор, на разные голоса повторяя: «Хочу к маме!» Сын нашей воспитательницы ходит в эту же самую группу и тоже включается в этот дружный рев. Воспитательница подходит к нему и пытается указать на некоторую непоследовательность его поведения. Сын поднимает на нее свои изумленные глазенки, замирает на две секунды и, широко раскрыв рот, кричит: «Хочу к маме»
А вот случай еще более тяжелый. Совсем маленький детеныш, только что научившийся ползать, упал со стола, на котором мать его одевала. Упал, разбился, попал в больницу, пролежал в гипсе какое-то время и вернулся домой. Он продолжает нормально развиваться, научился ходить. Но каждый его шаг сопровождается взволнованным материнским окриком: «Осторожно!» Этот окрик преследует его на каждом шагу. В результате ребенок попадает в клинику Беттельгейма в тяжелом состоянии, которое называется аутизмом. Он целый день сидит, забившись в угол, отвергает всяческие попытки контакта, не хочет разговаривать, полностью замыкается в себе. Мать приучила его к тому, что каждое его движение может привести к чему-то страшному, и поэтому единственный способ выжить — это не двигаться, не проявлять никакой активности. Потому что всякая активность грозит ему бедой, и все это из-за неуловимых интонаций, услышанных им в материнском голосе.
Поведение матери можно объяснить. То что ребенок упал, — ее вина. Она прекрасно это осознает, скорее, может быть, не осознает, а живет с этим ощущением, стараясь сама от себя спрятаться. Это ощущение вины толкает ее на чрезмерную, слишком эмоциональную заботу о безопасности ребенка. И что же она отгородила ребенка от остального мира сплошным забором страха.
 

Понимать
Наше отношение к занятиям ребенка очень хорошо отражается в этом термине — «детские игры». Когда мы говорим: «А, это все детские игры», — мы хотим сказать, что это очень неважное, пустое и бессмысленное времяпрепровождение. Вот такая простая игра, как закрывание и открывание глаз. Важно это или неважно? Ребенок знакомится с окружающим миром. Этот страшный, непонятный, наполненный незнакомыми предметами и звуками мир. Совершенно не известно, что от него можно ожидать. Наше первое желание, наш первый шаг к построению своего мировоззрения — убедиться, что этому миру можно доверять Вот эта игрушка, когда мы закрываем глаза куда она исчезает? Существует ли она, когда мы ее не видим? Хорошо бы знать, что она остается и в первую очередь это относится к нашей маме, дающей нам ощущение спокойствия, безопасности, тепла, сытости. И если мы сейчас не видим нашу маму, хорошо бы точно знать, что она есть. Удивительно, раньше такая игра как жмурки, игра, имеющая ту же основу, что и закрывание — открывание глаз, была игрой взрослых, которые с интересом играли в нее вместе с детьми. И в мемуарах очень известных людей прошлого века можно встретить воспоминания об этой игре. Взрослые серьезные дяди и тети, собравшись вместе на какое-либо торжественное событие, играли в жмурки.
Из книжки Беттельгейма я впервые узнал о том, что в игру, которую я придумал в детстве и о которой никому не рассказывал, играют все дети на свете и у нее даже есть название — «ритуальная ходьба». Это когда идешь, стараясь не наступать на трещинки в тротуаре, или шагаешь через две клеточки и т. д. Существует очень много вариантов. Важная это игра или неважная? Надо понять, что, даже если мы не видим смысла в какой-то игре, она для ребенка важна. Давайте посмотрим его глазами на какую-нибудь нашу взрослую игру. Например, нельзя себе представить более бессмысленного занятия: человек с удочкой, неподвижно сидящий на берегу, раз в полчаса совершающий непонятные, повторяющиеся движения. Не удивительно, что ребенку такое занятие покажется ерундой. К сожалению, мы, умные и просвещенные взрослые, часто так же смотрим на детские игры. А вот четырехлетняя девочка, прекрасно умеющая ходить и разговаривать, вдруг начинает игру в игру, которую можно назвать «Я очень маленькая девочка». Она ползает на четвереньках, отказывается пользоваться горшком, забывает взрослую речь — начинает агукать, как маленький ребенок, требовать, чтобы ее кормили из соски. Если бы это случилось один раз, можно было бы не обратить внимание. Но девочка играет в эту игру постоянно на протяжении многих недель. И это как раз в тот самый момент, когда мы ждем от нее настоящей помощи! Дело в том, чти в семье родился новый ребенок. Все заботы матери обращены на новорожденного. Старшая девочка могла бы это понять и не прибавлять маме новых забот, играя в эту дурацкую игру. Что же происходит?
Чтобы, это понять, давайте разберемся в другой ситуации. Пусть читатель представит себе, что он — телевизор. У телевизора часто собирается вся семья. При нем обсуждаются самые важные проблемы, телевизор — в центре внимания. Он ощущает себя членом семьи и очень важным персонажем. О нем заботятся, горюют, когда он ломается, вызывают к нему врача, холят и лелеют. Очень приятно ощущать себя в центре семьи.
И вот однажды телевизор слышит такие речи: «Хорошо бы купить новый телевизор. Вот недавно видели в магазине замечательный — цветной, красивый». Представьте себе ужас, испытываемый в этот момент нашим героем. Он прекрасно понимает, что телевизор в семье бывает только один. Что, купив новый, его, бывшего любимца семьи, выбросят на помойку. Он потеряет все — внимание, заботу, ощущение собственной значимости, своего участия в семейных делах.
Но если такое чувство возникает у телевизора, что должна испытывать наша маленькая девочка? В семье появился малыш, и все внимание, прежде безраздельно принадлежащее ей одной, отдается ему. Представляя себе, что она тоже маленький ребенок, она таким образом требует от взрослых равного с малышом участия к себе, заботы, внимания. Девочке помогла выйти из такого состояния другая игра — игра в куклы. Попробовав себя в роли малышки, которую кормят из соски, девочка поняла, что эта роль не очень-то ей подходит. Тогда она выбрала другую — роль мамы. Играя с куклой, она повторяет
материнские жесты, мимику, интонации голоса. Освоившись со взрослой ролью кукольной мамы, она уже готова ухаживать за своим братишкой и становится взрослой.
 

«Не встревать!»
Одно из проявлений родительского идиотизма — учить детей правильно играть в ту или иную игру. Почему-то мы не можем пройти на улице мимо детей, играющих в футбол, прятки, классики, без того, чтобы не сделать им замечания. Мы огорчаемся, когда видим, как ребенок не по назначению использует шахматные фигуры, когда он играет не по правилам. Мы отбираем у мальчиков кукол, потому что считаем, что если мальчишки играют в куклы, то они никогда не станут настоящими мужчинами.
По-видимому, эти куклы будят в папах какие-то глубоко запрятанные и задавленные детские воспоминания, горести, травмы. Ведь мы совсем не так относимся к нейтральным играм. Когда ребенок складывает из кубиков дом, мы не беспокоимся о том, что он станет строителем. Но куклы в руках наших сыновей вызывают у нас приступ неуправляемого гнева. Удивительно, что все наши попытки «террора» достаточно бесполезны. Мы, например, не хотим, чтобы ребенок играл с пистолетом, и отбираем у него пистолет, не понимая, что для его фантазии достаточно любой палочки — можно представить ее пистолетом и стрелять дальше. Поэтому наши попытки бессмысленны.
Они только приводят к «священной войне» между родителями и детьми. Самое важное, чтобы ребенок научился свободно конструировать свой ребячий мир, чтобы он мог свободно экспериментировать в нем, проигрывая на куклах, палочках, пистолетах всевозможные ситуации, которые его страшат,
удивляют, тревожат. Он может придать шахматным фигурам тот смысл, который ему нужен сейчас, совершенно не помня в данный момент, как правильно надо ходить. Сейчас ему важно решить какую-то сложную душевную задачу, и он, напрягая свое воображение, свободно проигрывает ее на игрушках.
К этому же относится вопрос о свободном времени. Прислушайтесь, как часто мы говорим: «Хватит мечтать, займись делом!» Вид ничего не делающего, витающего в облаках ребенка нас раздражает. Мы стремимся обязательно занять его: «Пойди прибери свою комнату... почитай книгу... нарисуй картинку, сыграй еще разок свои гаммы...» Мы стараемся заполнить время ребенка разнообразными кружками, фигурным катанием, рисованием и т. д., лишь бы у него не оставалось времени на самого себя.
А между тем это время на самого себя нужно и взрослому. Каждому из нас не помешало бы хотя бы 15 минут в день уделять своей душе, наводить в своем внутреннем мире посильный порядок, отключаясь от всего внешнего, полностью погружаясь в себя самого. Но даже, если мы считаем себя вполне сложившимися личностями и для нас все это не так уж и важно, то для ребенка, строящего себя, свою душу изо дня в день, это мечтание — серьезное дело, и свободное время ему абсолютно необходимо.
Когда он витает в облаках или валяет ваньку, происходит его приобщение к своему внутреннему миру, осознание им собственной, ценности, индивидуальности. И для всего этого нужно много свободного времени, в котором ребенок должен хозяйничать сам, наедине с собой.
Но вернемся к футболу. Присмотритесь, как происходит детская игра в футбол, когда ей не мешают взрослые. Большая часть времени уходит у детей на разговоры, они стоят, собравшись в кучку, и обсуждают то, как они будут играть: вырабатываются правила, штрафы, наказания — они приобщаются к искусству совместной деятельности, к искусству демократии. Как часто можно слышать сетования старых знаменитых футболистов на то, что нет сейчас в нашем футболе ярких личностей. «Посмотрите, — говорят, они, — мы гоняли тряпичные мячи на пустырях, у нас не было тренеров, у нас не было формы, не было соревнований, мы были неорганизованными, дикими футболистами. А ведь сейчас в каждом дворе команда с тренером, есть мячи и всесоюзные турниры. Где же выдающиеся игроки?» Но дети играют во взрослую игру, под руководством взрослых, каждый детский шаг заранее оговаривается взрослой подсказкой. Они совсем не дикие, они жутко организованные. Но это — не их игра. Откуда же взяться личностям?
Взрослые не чувствуют противоречия в словах: «Пойди убери свою комнату». Но если комната своя, почему ее нельзя убрать, когда решишь это сам? Ведь мама сама решает, когда убирать свою комнату. Если комната моя, значит, я сам несу ответ за все, что в ней происходит, но и решаю все сам. 

Школа
Школа — арена самой ожесточенной битвы между родителями и детьми. Родители так переживают по поводу школьных неудач своих детей не потому, что им действительно важно то, что происходит в данный момент. Не отдавая себе в этом отчета, они проецируют эти неудачи на будущую жизнь ребенка и заранее переживают возможные там неприятности. На этой почве часто возникает полное взаимонепонимание. Потому что для ребенка его будущее — вещь абсолютно непонятная. Ходить в школу, хорошо учиться, чтобы потом, когда-то, через 15 лет, например, добиться того-то и того-то,— полный абсурд. Изучать какую-то бессмысленную географию каких-то несуществующих в реальности стран, какую-то непонятную математику лишь для того, чтобы это пригодилось тебе потом, когда станешь взрослым. Трудно найти в школьной жизни что-то действительно важное именно сейчас. Что-то, отчего именно сейчас можно получить удовлетворение. Еще один случай. Папочка — известный физик (химик, математик). Его сын до самого последнего времени прекрасно учился в школе, и родитель уже строил планы, как ребенок пойдет по его стопам и станет академическим ученым. Вдруг сын забрасывает математику и начинает заниматься в школьной футбольной команде, отдавая этому все свое свободное время. Он думает о победах, разрядах, а в семье постепенно накаляется обстановка, вспыхивают ссоры. Со стороны отца — попытка запретить этот невыносимый футбол, не пускать сына на тренировки, всеми возможными и невозможными средствами убедить его вернуться к серьезным занятиям. Намечается полный разрыв между отцом и сыном.
Отец вне себя от горя обращается к психотерапевту с просьбой обследовать его сына и вылечить его от этой страшной болезни. Выслушав папу, психотерапевт решает, что с сыном все в порядке, обследовать его не нужно, а вот папочке действительно необходим курс психоанализа. Постепенно выясняется, что ситуация с сыном — повторение собственной судьбы отца, ситуации в его семье. Его отец — дедушка нашего футболиста — был преуспевающим бизнесменом и готовил своего сына к такой же карьере. Он меч тал, что сын возьмет дело в свои руки, разовьет его, приумножит капитал, возглавит семейную фирму. А у сына к этому времени сложилось твердое убеждение: его призвание — физика. Развернулась длительная кровавая война между отцом и сыном, закончившаяся взаимным поражением: они стали чужими людьми. Их отношения так и не наладились до самой смерти отца. К концу курса психоанализа наш папочка наконец все понял. Он с уважением стал относиться к попытке сына стать независимой личностью. Он понял, что эта попытка — реакция на постоянное давление, ощущаемое со стороны отца. Папочка стал проявлять интерес к футболу, попытался вникнуть в проблемы сына. Тот, в свою очередь, потянулся к отцу, и они снова стали близкими — но теперь уже взрослыми, самостоятельными — людьми. Теперь попробуйте угадать, кем все же стал сын? Бизнесменом? Не отгадали. Физиком.

А вот история про девочку Эллу. Она хорошо учится, не блестяще, но вполне прилично. Во всяком случае, родители ею довольны. И вдруг ни с того ни с сего двойки. Мама в отчаянии. Все ее попытки исправить положение ни к чему не приводят. В семье постоянные ссоры, взаимные попреки и оскорбления. Мама нанимает репетитора, платит ему большие деньги. Положение не меняется, опять двойки. «Но почему же именно сейчас, — всхлипывает мама, — сейчас, когда мне так тяжело, когда мне так нужна ее поддержка».
Но что же случилось? Из семьи ушел папа. Для мамы это трагедия, и она очень глубоко ее переживает. Они остались с дочерью вдвоем, и теперь она хочет от девочки понимания, сочувствия единственного близкого человека. А та совсем отбилась от рук. Мама, как большинство, очень хочет, чтобы ее понимали. Но ведь и девочке хочется того же самого. Попробуйте понять, что творится в душе у ребенка в такой ситуации. Ей не менее тяжело. И если мама понимает, что муж не вернется, дочь не может, не хочет понять, что не вернется в семью папа. И ее двойки — протест против разрушения семьи. Ведь раньше, при папе, все было по-другому, она могла учиться хорошо. Папа поймет, как он необходим ей сейчас, вернется, и все пойдет по-прежнему. Психотерапевт может помочь в таком случае маме и дочке, но нельзя же все время пользоваться услугами чужих людей. То, что происходит у тебя в семье, это твое, и ты сам во всем должен разобраться. Никакой репетитор не поможет. Есть еще одно поле битвы — культурные родители. Они так любят свои книжки, свои театры, музеи, выставки, свое высокое искусство, что для них нет ничего важнее в жизни. И вдруг они замечают, что дети начинают неприязненно относиться ко всей «их» культуре. Причем они становятся особенно вызывающими, настойчивыми фанатиками «антикультуры». Вот тут бы родителям обратить внимание на эту настойчивость, на это стремление ребенка всякий раз, когда нужно и не нужно, высказывать свое отрицание «их» культуры. «Ну почему же они так к этому относятся! — восклицают культурные родители. — Ведь они же понимают, как для нас это важно!» Как часто бывает в таких случаях, в самом вопросе содержится ответ. Ребенок так себя ведет именно потому, что понимает всю важность этой родительской «культурной занятости», которая для них важнее его самого. Действительно, часто в таких культурных семьях ребенку уделяется значительно меньше внимания, чем книжкам, музыке, стихам. Возникает чувство заброшенности, отчужденности, что и толкает ребенка на протест. Он всеми силами старается доказать родителям, что он существует, что он тоже важен. Услышат ли его родители?
 

Игрушечный пистолет
Один из самых ужасных видов насилия — это психологическое насилие. Мы говорим: «Вот Петя умеет кататься на велосипеде, а ты никак не можешь научиться! Посмотри, какой ты нескладный!» На языке ребенка это означает: «Ты плохой. Я не люблю тебя. Ты мне такой не нужен. Может быть, потом, позже, когда ты научишься кататься на велосипеде, читать, считать и т. д., что-то изменится, но сейчас — нет». «Ты нескладный» вовсе не значит, что ты сейчас совершил какое-то неловкое движение, а именно ты нескладный — такой человек, так навсегда, и ничего не поправишь. В ребенке приживаются уверенность в своей бесполезности, никчемности, страх, что он никогда не станет хорошим человеком.
Откуда в нас такая боязнь детских военных игр? Почему мы так боимся, когда ребенок берет в руки пистолет, наводит на нас и кричит «пиф-паф!»? Почему мы беспокоимся, что если ребенок играет в такую игру, то станет бандитом? Вспомним кубики — мы не боимся увидеть его строителем, архитектором.
А кстати, как нужно себя вести, когда ребенок наводит на вас пистолет и кричит «пиф-паф»? Это очень трудная задача, и естественно, в книге Беттельгейма нет на нее ответа. Это задача для вас и для вашего ребенка. Если вы просто сделаете вид, что это детские игры, то ребенок почувствует свою незначительность, невнимание к тому, чем он занят. Ему интересно ваше участие, ваша реакция на его «пиф-паф». Это ведь агрессия против живого человека, против своего отца. Как вы будете реагировать? Можно отобрать у него пистолет и отшлепать малыша. Это еще раз покажет ему, что вы также не умеете владеть своими эмоциями, своими агрессивными инстинктами. Можно сделать вид, что тебе страшно, упасть на пол, например, а потом встать как ни в чём не бывало. Можно просто сказать ребенку: «Ну хорошо, ты меня убил. А кто завтра пойдет в магазин? Кто накормит тебя завтраком? Как ты будешь жить без меня?»
А теперь о так называемой борьбе за мир. В среде нынешней интеллигенции очень популярен пацифизм. Давайте запретим все военные игрушки. Можно даже издать закон, запрещающий производство пистолетиков и танков. Но, напомним, ребенок из любого подручного материала, из любой палочки, поднятой на улице, может сделать себе пистолет, танк, бронемашину и все, что угодно. Значит, это не решение проблемы.
Давайте разберемся с агрессией. Проблема не новая — человечество думает об этом с незапамятных времен. Вроде бы сейчас существуют три способа справиться с агрессией. Во-первых, можно подавлять в себе агрессивные чувства, запрятывать их как можно дальше с помощью воспитания, образования, отбирания игрушек и т. д. Давайте сделаем вид, что агрессии просто не существует. Тогда и внутренней агрессии живущих в нас отрицательных зарядов тоже как бы не существует. Но ничего хорошего из этого не выйдет. Все, что затолкано в подсознание, выползает оттуда в самый неподходящий момент и тут уж проявляет себя вовсю. И тогда справиться с этим гораздо труднее. 

Второй способ — давайте придумаем таблетки или прививки, которые будут делать каждому новорожденному ребенку. Это навеки избавит нас от агрессии. На Земле воцарится мир, все будут плясать и петь, взявшись за руки. Но результат вряд ли кого-нибудь приведет в восторг. Дело в том, что вся та жизненная энергия, которая в нас есть, сосредоточена как раз в этих самых агрессивных низменных инстинктах. Чтобы сделать над собой усилие, преодолеть себя, да просто чтобы встать рано утром и пойти на работу, нужна эта энергия, эта агрессия. Если мы ее уничтожим с помощью таблеток или прививок, то жизнь остановится.
Третий способ — приручить этого волка, который в нас сидит. Научиться управлять им, научиться использовать его в мирных целях. Но, для того чтобы научиться, нужно все время с ним экспериментировать с самого раннего детства. И как раз для этого служат все так не любимые нами военные игры, пистолеты и танки. Человек должен знать все уголочки своей души, все возможные ее движения, все инстинкты независимо от того, хорошие они или плохие.
Такого деления не существует, оно оскорбительно и для хороших, и для плохих чувств. Это ведь все твои друзья, твоя команда, где ты — капитан. Смотря по обстоятельствам, тебе нужен кто-то из этой команды, и только ты волен распорядиться им так, чтобы справиться со своими проблемами. Если ты научишься этому, ты будешь всегда уверен в себе, почувствуешь, что сможешь найти выход из любой жизненной ситуации, поймешь, что жизнь тебя не сломает.
Еще раз о борьбе за мир. Одно из самых блестящих проявлений родительского идиотизма — втягивание детей в борьбу за мир. Как относиться к насилию, к войне, к борьбе за мир — это дело взрослых. Они, взрослые, сами создали эти проблемы, пусть они их и расхлебывают. Не нужно перекладывать на детей, на их хрупкие плечи те серьезные и тяжелые проблемы, которые мы сами не можем решить. Не говоря уж о том, что дети просто никак не смогут помочь нам в борьбе за мир. Они не понимают, что такое война, что такое атомная бомба, они не могут понять (а каждый ли взрослый может?), что такое убивать, что означает: меня убьют. Единственное, чего можно добиться, втягивая детей в эту борьбу, — ощущения страха. Они начнут бояться этой самой войны, этой самой атомной бомбы, которая непонятно что такое, но если даже мама ее боится, значит, это действительно очень страшно. Давайте дадим им вырасти и самим выбирать те проблемы, которые они захотят решать. Если они захотят бороться за мир — пусть борются.
В заключение еще один характерный пример «родительского идиотизма». Это совершенно сногсшибательный вопрос, который мы задаем ребенку по несколько раз в день: «Скажи, зачем ты это сделал?» Начнем с того, что ребенку в большинстве случаев совершенно понятно, что причины его поступка вас абсолютно не интересуют, что ваш вопрос — вступление, за которым неизбежно последует ссора или даже наказание. Да и всегда ли взрослый может объяснить мотивы своего поступка? А ребенок тем более не сможет четко сформулировать ответ. Почему бы родителям не обратить внимание на то, что когда ребенок в порядке, когда он приносит из школы пятерку, никому не приходит в голову задать этот замечательный вопрос: «Зачем ты это сделал?» Единственное, что ребенок выносит из ваших интонаций, — ощущение загнанности в угол, капкана. Что бы он ни ответил, он получит по заслугам. Этот пример, я надеюсь, поможет родителям в каждой ситуации, когда разгорается борьба между ними и ребенком, увидеть в нем зверька, загнанного в угол.