5. Скорее всего речь идет о чрезвычайно подвижном, сверхактивном ребенке, чью физиологическую непоседливость, импульсивность надо просто перетерпеть: годам к двадцати человек сам научится управлять своими порывами. Но что делать, если ваша домашняя терпимость, умение мягкими средствами регулировать страстную натуру ребенка, учить его замечать не только одного себя входят в противоречие со школьными требованиями, если терпение учителя уже лопнуло? Трудно, но пора разобраться, на чьей вы стороне: на стороне учителя, воплощающего внешний диктат (у демократичного учителя подобных конфликтов не будет), или на стороне ребенка, отказывающегося подчиниться внешней дисциплине просто потому, что «так надо». Разберитесь в собственных установках, додумайте до конца: почему ваш ребенок «недисциплинирован» — из-за вашей педагогической непоследовательности, слабости или из-за ваших твердых домашних принципов разумной, договорной, неавторитарной дисциплины?
6. Это комбинация четвертого и пятого случаев. В классе работать с таким ребенком очень трудно. А вне урока — это обаятельный тип юного мыслителя, для которого самым острым наслаждением является сам процесс познания, решения задач, изобретательства. Но он, увы, слеп и глух ко всем внешним по отношению к задаче требованиям. Ему важен принцип решения задачи и совершенно безразлично, как оформлена запись решения. Он загорается, когда на уроке ставится новая проблема; но ведь 90 процентов времени в начальной школе занимаются повторением и тренировкой... За это время скучающий творец может извести любого учителя, ибо он самостоятелен, инициативен и дьявольски изобретателен в выборе развлечений. Что делать?
И теперь мы подошли к формулировке самого кощунственного, самого опасного принципа домашней педагогики. Это принцип воспитания с открытыми глазами. Школа, как и вся наша взрослая жизнь, очень далека от совершенства. Мы рассказали, что сегодняшняя несовершенная школа хочет от ребенка. Заметьте: здесь ни слова не говорилось о непоследовательности школы в выполнении собственных требований, о неизбежном субъективизме учительского сердца, о возможном несовершенстве учителя как проводника школьных требований, ибо это необязательные частности. Давайте поставим вопрос принципиально: нужно ли стремиться к тому, чтобы ваш ребенок был идеально приспособлен к очень несовершенной школе? Нужно ли воспитывать человека, прекрасно адаптированного к далеко не прекрасному миру? И этот мучительный вопрос пусть каждый сам решает за себя, соразмерив собственные человеческие идеалы с той мерой риска, на который идет нестандартная, неприспосабливающаяся домашняя педагогика.