Наши эмоции
Все мы хотим, чтобы дети наши были похожи на нас. На нас таких, какими мы хотели бы себя видеть. Мы хотим передать им те черты, которые сами считаем хорошими. И нам очень горько видеть, когда маленький человек перенимает как раз то самое, что нам же в себе хотелось бы подавить. Происходит это потому, что те так называемые хорошие черты мы хорошо в себе осознаем. То есть мы можем их себе представить на сознательном уровне. А все плохое, что у нас есть, мы стараемся затолкать куда-нибудь поглубже, стараемся скрыть от самих себя.
А дальше происходит следующее. Когда мы общаемся с ребенком, он, естественно, обращает внимание на те наши слова и поступки, которые очень сильно эмоционально наполнены. Но как раз в этих случаях, когда что-то нас действительно сильно волнует, мы меньше всего способны за собой следить. В этот момент мы теряем контроль над собой и начинают проявляться те самые затолканные, «подвальные» черты, которые и передаются нашему ребенку. В такие моменты мы не можем управлять мимикой, жестами, тоном голоса, и все эти эмоции, выплескиваясь наружу, выплескиваются на нашего ребенка.
Вот замечательное наблюдение воспитательницы детского сада. С детским садом у многих родителей и детей связаны сильные переживания, чаще всего неприятные. Но почему-то одни дети спокойно остаются в детском саду и не воспринимают это как трагедию. Другие же плачут, вырываются, не могут расстаться с мамой, приводящей их в детский сад. Воспитательница, о которой идет речь, решила понять, чем отличаются спокойные дети от тех, для которых детский сад — сплошное горе. Оказалось — родителями. Мать, которая считает все правильно, ребенок должен быть в детском саду, потому что ей нужно работать или по какой-то другой причине, с таким чувством и ведет его в детский сад. Ребенок, опираясь на уверенность матери, также спокойно и уверенно чувствует себя в детском саду. Другая мать в глубине души, даже не отдавая себе в том отчета, чувствует, что она бросает ребенка для того, чтобы иметь свободное время, отдохнуть и т. д. Она ощущает себя предательницей, для нее каждое посещение детского сада — сильное душевное потрясение. Это потрясение передается ребенку по тем невидимым каналам, которые их связывают. Мать, сама того не замечая, своим поведением вызывает у ребенка страх и неприязнь к детскому саду. Она долго прощается с ним, возвращается, несколько раз оглядывается, когда уходит. Во всех ее движениях, в походке, глазах, жестах боль матери, бросающей ребенка на произвол судьбы. Малыш, конечно же, начинает реветь. А рев заразителен. Окружающие постепенно включаются в этот хор, на разные голоса повторяя: «Хочу к маме!» Сын нашей воспитательницы ходит в эту же самую группу и тоже включается в этот дружный рев. Воспитательница подходит к нему и пытается указать на некоторую непоследовательность его поведения. Сын поднимает на нее свои изумленные глазенки, замирает на две секунды и, широко раскрыв рот, кричит: «Хочу к маме»
А вот случай еще более тяжелый. Совсем маленький детеныш, только что научившийся ползать, упал со стола, на котором мать его одевала. Упал, разбился, попал в больницу, пролежал в гипсе какое-то время и вернулся домой. Он продолжает нормально развиваться, научился ходить. Но каждый его шаг сопровождается взволнованным материнским окриком: «Осторожно!» Этот окрик преследует его на каждом шагу. В результате ребенок попадает в клинику Беттельгейма в тяжелом состоянии, которое называется аутизмом. Он целый день сидит, забившись в угол, отвергает всяческие попытки контакта, не хочет разговаривать, полностью замыкается в себе. Мать приучила его к тому, что каждое его движение может привести к чему-то страшному, и поэтому единственный способ выжить — это не двигаться, не проявлять никакой активности. Потому что всякая активность грозит ему бедой, и все это из-за неуловимых интонаций, услышанных им в материнском голосе.
Поведение матери можно объяснить. То что ребенок упал, — ее вина. Она прекрасно это осознает, скорее, может быть, не осознает, а живет с этим ощущением, стараясь сама от себя спрятаться. Это ощущение вины толкает ее на чрезмерную, слишком эмоциональную заботу о безопасности ребенка. И что же она отгородила ребенка от остального мира сплошным забором страха.